— И ты здесь, Срака, а я-то думал…, - дальнейшую фразу уже было невозможно разобрать, так как жёсткая рука Леона Сракана схватила его за шиворот и затащила в коляску. Кучер хлестнул лошадь, и экипаж с крытым верхом уверенно задребезжал по дороге, всё усиливая и усиливая свой ход, подпрыгивая на каучуковых шинах.
Один из прохожих, до этого неторопливо следующий далеко позади, резко бросился искать свободный экипаж, чтобы догнать коляску. Но время было безнадёжно упущено, и только поднятая пыль указывала на то место, где промчался экипаж, которого и след простыл. Разочарованный шпик тайной полиции, выругавшись и надев котелок, отправился докладывать в управление, что упустил клиента.
— Куда мы едем?
— В Дижон.
— А потом куда? — Шнеерзон ни разу не поверил, что это конечная точка их маршрута.
— В Базель.
— А дальше?
— В Инсбрук.
— А потом?
— А потом в Вену, мой нетерпеливый друг, в Вену.
— Леон, мне, в общем-то, наплевать, куда мы едем, но мне нужно забрать в тайнике деньги. Спасибо, конечно, что вы обо мне позаботились, но мне надо заехать в Лион, за своим золотом.
— Оставь его себе на чёрный день. В Лионе тебя ждут, и ты погоришь за десяток червонцев.
— Это кто это там меня ждёт?
— А я откуда знаю, — огрызнулся Лион, — ты сидел в тюрьме, а не я. У тебя и надо спрашивать, кто там тебя ждёт и зачем. Ты слишком во многое ввязался.
— Но я же провёл это время в тюрьме, обо мне все уже забыли.
— Зато о том, чьим ты был человеком, до сих пор помнят. Тебе нужны новые проблемы?
— Нет!
— Ты хочешь жить?
— Да.
— Тогда слушай, что тебе велел передать Мамба.
— Первое: Предашь, сдохнешь! И он не шутит, ты сдохнешь, Леонид, где бы ты ни прятался, сдохнешь, как собака. Мамба этого не забудет, а его чёрные лапы достанут тебя везде. И твоя голова украсил собой очередное копьё.
— Хватит меня запугивать! Да, я знаю, либо, как Момо, потеряю разум.
— Момо погиб, убив короля Британской империи.
— Как? Ведь он был полоумным.
— Сумасшедшим? Да, был, но Мамба его простил и вылечил. А Момо искупил своей смертью совершенное предательство. Но тебе такой шанс не представится, не надейся на это, Лёня, — заметив его реакцию, предупредил Сракан.
— Ладно, я понял, а что я буду делать в Вене?
— Там найдёшь Троцкого, он тоже еврей, как и ты.
— И что? Антисемит ты сраный, Сракан. Ладно, ладно, я ещё от тюрьмы не отошёл. Не надо меня резать, Лёня. Я теперь ценный кадр.
— Это с чего бы?
— Да хотя бы с того, что ты, который и двух слов не скажет за день, болтаешь со мной уже второй час. А это значит, что у нашего вождя на меня обширные планы, поэтому я весь в предвкушении нового дельца. Не так ли, мой молчаливый друг? — и Шнеерзон весело рассмеялся.
Леон поморщился, подкрутил тонкие итальянские усики и продолжил.
— Да, ты прав, дело у тебя там есть. Этот Троцкий, он социалист, я не разбираюсь в этом, кто есть кто из них. Вот мне на бумажке написали. Он меньшевик, состоит в партии РСДРП. Твоя цель — вступить туда же, завоевать его доверие и помогать им деньгами. Деньги будешь получать через моего человека, — и он кивнул на спину кучера.
Кучер обернулся и, широко улыбнувшись, снял с головы шляпу и поприветствовал нового коллегу.
— Здрасте! — кивнул в ответ Шнеерзон. — Интересны твои дела, Господи. На кой чёрт Мамбе сдались эти революционеры, они же против монархии, а он император?
— Со мной никто не поделился этой информацией. Но ты же знаешь, Лёня, не всё так просто. Вождь — провидец, и он никогда не ошибается, а если и ошибается, то в мелочах.
— Да, что есть, то есть, — снова кивнул Шнеерзон.
— Так вот, он как-то сказал, что Российскую империю захлестнёт революция, которая всех погубит, и с ней бесполезно бороться, она пережёвывает всех и выплёвывает их уже мёртвыми.
— Свят, свят, свят! — стал деланно креститься Шнеерзон.
— Чего ты крестишься, нехристь. Продал, поди, уже Мамбу, за пару золотых?
— Да и продал бы, не без этого. Нам, евреем, жить на что-то надо, а как увижу золото, так всего корёжит и корёжит, — начал кривляться Лёня.
— Ты это брось, а то получишь пулю в лоб прямо здесь. Мне Мамба разрешил, сказал: — а если Лёня совсем дураком стал, так ты его пристрели и брось на дороге в глухомани, чтобы его собаки одичалые на куски рвали и обсыкали, смерда глумливого.
— Но-но, ты евреев не тронь, Сракан, — и указательный палец Шнеерзона угрожающе ткнулся в Леона. Нам так подыхать нельзя, не кошерно так-то. Да и вообще, чего ты от меня хочешь, чтобы я все твои угрозы спокойно выслушивал. Да у меня уже по всему телу волосы поднялись, услышав такое. Мне, честному еврею, в революционеры идти. Где это видано, где это слыхано. Ей, ей!