— Почему до сих пор жив Тот-достойный? — сходу спросил он, сверля меня насмешливым взглядом.
Мне был неприятен такой наглый тон, и я осадил его царским прищуром. Впрочем, Уланпачуа не осадился.
— Я король, и в моих руках жизнь и смерть моих подданных, — напомнил я дерзкому. — Еще моя голова пуста, и в нее свободно входят глаголы вечности.
Уланпачуа кивнул, дескать, слышали эти песни. Похоже, он был единственым из окружавших меня, кто не считал похвалой эпитет "его голова пуста".
— И чего он вам всем дался? — спросил я с досадой. — Несчастный старик, пусть спокойно доживет свой век.
— Пока он жив, старое царство живо. — Уланпачуа посерьезнел. — Новое не входит в нашу жизнь, стоит у ворот и ждет.
— Что такое старое царство?
Уланпачуа неохотно скривился.
— Что такое царство, о Даэлвис? — Он даже не звал меня королем или сиянием мудрости, и его голос звучал весьма издевательски. — Царство — это люди, трава, земля, вода.
Он сделал рукой широкий жест, словно обнимал мир вокруг.
— Царство — это старые люди и новые люди. Старые люди — это жрецы. Что тут непонятного?
Я хотел продолжить вопросы, но по его виду было понятно, что ему неохота отвечать на них. Поэтому я перешел к делу.
— Ты должен найти моих людей, которые шли со мной, Уланпачуа. Они мне нужны.
Он посмотрел на меня с удивлением.
— Я должен? Ты наверное хотел сказать — я могу.
Я вздохнул и посмотрел в окно, прикидывая, смогу ли вырубить этого бугая с первого удара. Решив, что не смогу, я вернулся к уговорам.
— Да, я так и хотел сказать, ты прав… о великий воин.
Его улыбка стала торжествующей. И тут новая идея осенила меня — я вспомнил тщеславие Креза.
— Или не можешь? — вдруг сказал я и посмотрел на него с тенью внезапного сомнения. — Так много людей в джунглях, так трудно проходить через леса, полные ядовитых комаров…
Он посмотрел на меня с презрением.
— Уланпачуа не боится маленьких насекомых.
Я согласно кивнул с той же задумчивостью.
— Да, но лесные реки полны злобных тварей, а кусты и деревья растут слишком близко друг к другу, между ними не протиснется и маленькая ящерица.
Его лицо стало еще более презрительным.
— Уланпачуа не только умеет плавать и лазить по деревьям, он еще и видит хитрость, о тот, чья голова недостаточно пуста! Ты хочешь разыграть меня, как маленького мальчика, но я вижу твои уловки!
Я сделал вид, что сдался.
— Ладно, великий воин, ты можешь быть свободен, можешь идти, можешь стоять, можешь лежать, я больше ничего не хочу сказать тебе, — ответил я с раздражением и понуро вернулся к своему деревянному креслу. — Пусть мои друзья потеряются и сгниют в джунглях, потому что великие и сильные воины требуют слишком много лести от своего глупого короля.
Он задумчиво взглянул в окно и вздохнул.
— Уланпачуа видел большого воина с короткими черными волосами и хрупкую девушку с ним.
Я не смог подавить первое движение и невольно дернулся. Но он не обратил внимания.
— Я могу привести их к тебе. Если ты дашь мне… — он задумчиво посмотрел на меня, — …твои браслеты.
Я тут же снял их один за другим и протянул ему. Его брови удивленно поднялись.
— Нет, Уланпачуа пошутил. Ему не нужны царские браслеты, над ним будут смеяться — скажут, Уланпачуа перепутал берега и хочет быть царем. Нет, Уланпачуа не хочет быть царем. Когда Уланпачуа был маленький…
Я раздраженно поднял руку.
— Давай ты …
Но он упрямо продолжал, не слушая, и я был вынужден остановиться.
— … его отец сказал ему — Уланпач, ты будешь воином. Воину не нужны золотые побрякушки, их блеск выдает охотника зверю, их звон выдает охотника зверю.
Последовало длинное жизнеописание из детства героя. Я не стал его перебивать, потому что мне показалось, что надо дать ему высказаться — мое внимание к его словам и было той ценой, которую он ждал за свою помощь.
— Уланпачуа приведет тебе твоих людей, о мудрый, — наконец сказал он уже без оттенка презрения, как-то грустно посмотрел на меня и ушел неслышной походкой.
— Он ходит, как лесной барс!.. — донесся до меня восторженный шепот моих стражниц, и я недовольно захлопнул дверь.
Тревожные подозрения преследовали меня, и я решил попытаться навести порядок в Дворце, не дожидаясь, пока придет Крез и всех перевалит. Для этого надо было разобраться, что же происходит в царстве на самом деле. Гнусный Уурвад все настойчивее пытался подлить мне своего пойла и подложить баб, но я нашел легкий выход из положения — я сказал моим стражницам, что боги сказали мне, что Уурвад завидует моей славе и власти и хочет отравить меня. С этого момента ни одна посторонняя бабешка не пересекала порог моей спальни, а на все расспросы прислужников Уурвада Зальгирис и Зуулаа с каменным видом отвечали, что такова воля богов.
С трудом дождавшись наступления ночи, я с помощью Зальгирис переоделся и хотел с ней инкогнито пройтись по моим владениям, но она сказала, что при ее виде все сразу поймут, и позвала свою сестру — стройную Зульгарау.
Едва я оказался с ее сестрой в темном коридоре, как она схватила меня за руку.
— О мой повелитель! — жарко зашептала она, прижимаясь ко мне упругой грудью. — Я хочу сына от тебя, великий!
В растерянности я оглянулся на вход в покои, подумав первым делом, что ушел еще не слишком далеко.
— Но вдруг будет дочка? — пришла мне в голову спасительная, казалось, идея. Но я еще не знал изворотливости этих простых дикарских умов.
— Нет, боги сказали мне, что мой сын уже стоит у дверей этого мира и ждет только твоей воли, повелитель, — уверенно возразила мне Зульгарау и затолкала меня в темную нишу.
Через несколько минут мы продолжили путь, но едва попалась другая ниша, как Зульгарау снова затолкала меня в нее под предлогом, что боги еще не сообщили ей, что наш сын пришел в ее чрево. Я понял, что она выбрала этот подземный переход специально, и уже сожалел о своей затее. О чем говорят мои подданные, мне уже было неинтересно, хотелось только поскорее вернуться в свою спальню.
С большим трудом наконец я пробрался в покои стражи. Я был так обмотан тряпками Зальгирис, что не боялся быть узнанным. Тем более что Зульгарау обращалась со мной как со своей рабыней, то и дело награждая меня тумаками и затрещинами и браня последними словами. Ее дрожащий голос, впрочем, выдавал мне, что здесь что-то не так.
— Прости, мой повелитель, — прошептала она голосом, дрожащим от возбуждения, — это только чтобы они не подумали, что это можешь быть ты.
— Все таки полегче, — предупредил я ее, — а то потом пожалеешь.
Она прямо-таки тряслась.
— Да, конечно, — и, отодвинувшись, отвесила мне звонкую оплеуху и зашипела от бешества, — да как ты смеешь, тварь?
Воины невольно оглянулись на нее, осуждающе покачали головами и продолжали разговор. Сдержав гнев, я прислушался к их словам, жестом приказав Зульгарау остановиться.
— Его голова не пуста!
— Да, не пуста…
— Она полна вином и соком мубайи. Колубан сказал, что они оборвали уже все ягоды, которые растут вокруг.
— Какой Колубан?
— Ну, помощник Уурвада.
— А, этот маленький усосок.
— Он лежит там себе с девками и наслаждается! Какой же это король!
— Говорят, ему завтра приведут дочь Урундая.
При этих словах сестра Зальгирис толкнула меня в плечо:
— Ты блудная баба!
Я не выдержал и прорычал ей:
— Еще раз так толкнешь, тебе конец.
Она смотрела на меня такими яростно округлившимися глазами, что я стал бояться за свою жизнь.
— Он, наверное в ярости, — продолжал воин, имея в виду Урундая, дочь которого должны были завтра мне привести.
— Какой там! Он счастлив, как пьяная обезьяна, которая нажралась прокисших бананов!
— Хотел бы я быть королем.
— Чтобы Уурвад зарезал тебя в день шестого полнолуния, как жирную свинью? Хахахаха…
— Хахахаха!
— Да он и есть свинья!