Я скосил на нее глаза: нет, это не мой сценарий.
— Будь моя воля, — продолжал тем временем Сурин, — я бы, конечно, ни за что не допустил, чтобы подобную картину ставили на «Мосфильме». — Он внимательно посмотрел на меня при этих словах и, видимо, понял, что я не удивлен. — Ну ясно, ты, разумеется, в курсе, могло ли быть иначе… — протянул директор. — Небось, заранее заручился поддержкой дружка? А то бы, поди, и не рискнул такую писанину мне совать…
— Что за дружка? — оскорбился я. — Никого я ни о чем не просил.
— Еще скажи, что не рассказывал Волнистому про свой сценарий! — усмехнулся Сурин.
— Ну да, давал ему читать. И все. Никаких просьб не было.
— Мне позвонили из Госкино, — мрачно сообщил директор.
— Если это Волнистый, я тут ни при чем, — пожал я плечами.
— Да перестань! — простонал Сурин. — «Если это Волнистый»! А кто ж еще такое бы устроил? У кого дядя — большая шишка? Таких дядь даже у меня нет…
— Разве он ему дядя? — усомнился я.
— Во всяком случае, не тетя, — отмахнулся директор. — Короче, дядя звякнул в Госкино — а те уже сразу мне. Запускайте, мол.
— А вы? — задал я глупый вопрос. Сурин посмотрел на меня с ненавистью.
— А я сказал: хрен вам! — неожиданно воскликнул он.
— Правда? — ахнул я.
— Кривда, — вновь сник директор. — Конечно, я сказал: всегда пожалуйста! Что я еще мог сказать?
— «Что я еще могу сказать?» — некстати вспомнил я письмо Татьяны к Онегину.
— Издевайся-издевайся. — Сурин, будто обессиленный, плюхнулся на стул. — Это вы, конечно, молодцы у нас с Волнистым. Едва ли не слабейшие режиссеры на студии, а амбиций…
— Да какие амбиции. — Я старался говорить ровно. — Просто хочется кино снимать. Нормально работать.
— Что ты говоришь! — с презрением воскликнул директор. — Это имеешь в виду? — Он поискал глазами мой сценарий, но наткнулся лишь на все тот же чужой, взял его в руку и еще раз хлопнул об стол. — Так это — не кино.
— Пока еще не кино, — уточнил я.
— Скажи, — Сурин вновь заглянул мне в глаза, на этот раз как будто даже с участием, — ты в новые Тарковские метишь?
Я усмехнулся:
— Да нисколько. У меня с Тарковским ничего общего.
— Ошибаешься, — покачал головой директор. — Он своего «Рублева» для иностранцев снял. Потому что русскому… советскому зрителю такое кино на хрен не сдалось… И вот это твое, — Сурин вновь потряс не моей папкой, — советские люди тоже не станут смотреть!
— Посмотрим, — зачарованно улыбнулся я, вспомнив о Варваре.
— И смотреть нечего! В Доме кино, может, и посмотрят. На фестиваль поедешь — один, другой, третий. И что? Родина-то тебя все равно не поймет!
— Эх, Владимир Николаевич! — с досадой воскликнул я. Но ничего не добавил, а просто молча вышел из кабинета.
«Волнистый сделал свое дело», — удовлетворенно подумал я, закуривая.
И тут же на ум само собой пришло: «Волнистый может уходить».
13
Легкий на помине, Волнистый позвонил мне почти сразу, как я оказался рядом со служебным телефоном.
— Ну как тебе сюрприз, старик? — спросил он не особенно радостным, как мне показалось, голосом.
— Спасибо, конечно, — неловко ответил я.
— Своими собственными усилиями ты бы тут точно ничего не добился, — продолжал хвалиться Волнистый.
— Да знаю, знаю… Еще раз спасибо.
— Одна только заминка, — вдруг озадаченно сказал Волнистый. Я напрягся:
— Что такое?
— Сценарий, понимаешь, на самом деле никому не нравится. Только мне.
Мне показалось, что я догадался, о чем он.
— Понимаю. В общем, под влиянием большинства ты пересмотрел свое мнение — и теперь тоже не видишь в этом сценарии ничего хорошего. Так?
— Ну что ты, старик, — недовольно отозвался Волнистый, — обижаешь… Когда это я поддавался влиянию большинства?.. Нет, плевать мне на них на всех, раз они ничего не смыслят… Но дело, видишь, в том… Короче, сценарий даже и Варе не нравится. Вот так. Я прямо не ожидал…
Я чуть не крякнул от досады, но сдержал себя.
— Так, так, — только и сказал я. — Ну что ж, значит, видно, придется устраивать пробы…
— Нет-нет, ни в коем случае! — поспешно перебил Волнистый. — Варя будет сниматься!
— То есть как? Сценарий ей не нравится, но она согласна? Потому что ты ее уговорил, да?