Перевод Г. Богемского
Альберто Латтуда. «Папские гвардейцы» и «полезные идиоты»
«Где бы ты ни нашел истину, считай ее христианской» — это слова великого гуманиста католика Эразма Роттердамского. Сегодня всему миру, чтобы не погибнуть от отравы политического фанатизма еще раньше, чем от радиации, нужен новый гуманизм, и кино (после поражения эсперанто) могло бы стать его новым языком. Об этой мощнейшей силе и ведется сегодня такое количество споров, этой силой и хотели бы располагать представители интеллигенции, чтобы выполнить свою великую посредническую миссию среди людей. Вот почему кино всегда на скамье подсудимых.
Впрочем, кто же эти представители интеллигенции, внушающие столько подозрений? Не вдаваясь в сложности классификации, я бы сказал, что представители интеллигенции — это вечные критики общественной жизни в ее самой глубинной и малозаметной эволюции, самые упорные и бескорыстные свидетели истины. Правительствам хотелось бы сделать их кадровыми служащими, каждого взять на учет, опутать откровенными, конкретными обязательствами. Столь разобщенная и единая, столь непостижимая в своей силе и столь устойчивая к давлению партия интеллигенции — это полезная, но чрезвычайно неудобная элита.
До недавнего прошлого интеллигенция не располагала своим рупором, — с той минуты, как кино ей его дало, обстоятельства болезненно осложнились. Когда представителей интеллигенции отлучают от этого рупора, разносящего по свету слова, многократно усиленные изображением, когда их мягко принуждают укрыться в башне из слоновой кости, их облик тускнеет, а терпимость по отношению к ним даже увеличивается. Их современный порт рет с обескураживающей четкостью нарисован в словах Норберта Боббио1, когда он говорит, что они представляют собой «глыбу льда, находящуюся между двумя непостоянными течениями; течения могут перемолоть, но не расколоть ее, но и она не управляет ими, а сама им подчиняется и качается в зависимости от их силы то вправо, то влево. Ближе к коммунистам, когда необходимо выразить возмущение нищетой, неграмотностью, устаревшей структурой государства баронов и крупных промышленников; ближе к либералам, когда в интересах свободы нужно выразить протест против разного рода рогаток, чисток и судилищ. И, естественно, их одновременно обвиняют в том, что они, с одной стороны, — «папские гвардейцы»2 реакции, с другой — «полезные идиоты» международного коммунизма»*.
Такая реакция порождает различные явления, известные под именем «отрыва интеллигенции от масс», «разрыва между культурой и политикой». Кино как в своих самых смиренных и безоружных, так и в самых изысканных и высоких формах действительно является средством осуществления слияния массы и мысли, которая неустанно трудится во имя совершенствования человека и общества и нуждается в орудиях конкретного влияния на историю. По убедительности и мгновенности воздействия кинообразы превосходят тысячи печатных страниц, а чувства, которые они вызывают, западают в души тех, кто не умеет читать или не имеет в наше время ни сил, ни времени читать.
Если к вышесказанному добавить, что тяжелыми оковами для феномена кино оказываются его производственная и коммерческая стороны, мы получим полную картину тех трудностей, которые мешают новому грандиозному диалогу между интеллигенцией и массами.
Истинная правда, что размеры этой силы не всегда положительно влияют на сознание того, кто осуществляет повествовательную функцию через экран. Но было бы грубой ошибкой принимать следствия за причины.
Если мы, авторы, не на высоте своего дела, все равно несомненно, что мастера уже включили кинематограф в сферу современной культуры и он занял в ней самое зна-
* Воbbiо N. Intellettuali e vita politica in Italia. — «Nuovi Argomenti», ? 7, 1954, mar. — apr.
чительное место. Сегодня, при более чем активном балансе итальянского кино, в нем заняты силы, заслуживающие самого широкого доверия. И тут не самомнение, но смирение, свойственное любому побуждению в искусстве. На яд пропаганды, который, пробуждая чудовищные призраки страха, готов замутить совесть, сделав ее послушным орудием политики, представители интеллигенции обязаны реагировать, не теряя ясной головы, требуя для своего дела, рожденного под безупречным знаком независимости и искренности, того доверия, на которое оно имеет право.
Известно, что там, где пропаганда, нет искусства, а где искусство — там любовь. Описывая мир во всей его реальности, художники в процессе его познания проявляют столько любви (ибо нет познания без любви), что благодаря этому в создании сложного облика человека, с вечным сосуществованием в нем добра и зла, рационального и иррационального, и достигается мирный характер этого соотношения. Не бывает, чтобы автор ненавидел своих героев, какими бы они, в сущности, ни были. Все они, герои и их антагонисты, — дети одной любви, и конечная цель, которую ставит перед собой художник, — найти истоки заблуждения.