***
Мой внутренний мир — битое стекло. Странно, что мне нравится гулять по нему именно босиком.
***
Глухой идёт на голос, слепой — на отсвет уличного фонаря. Человечество, даже будучи разделённым только на этих двоих, и то бы здесь не смогло договориться. Между двумя краями пропасти выбирают пропасть.
***
Писатель должен знать о человеке, о его душе, о его самых потаённых и смелых надеждах больше, чем кто бы то ни было. Люди для него, что полное звёзд небо для астронома. Талант писателя не только в том, чтобы заставить себе поверить, но сделать так, чтобы его слова, мысли, его история нашли одинаковый отклик в самом трепетном и, напротив, в самом чёрством сердце. К каждому он должен находить равноценный по эффективности подход, использую для этого самые сложные свои инструменты — искренность и сопричастность.
***
Ночь всегда голодна до живого человека. И ночью же, как правило, мы наиболее беспомощны. Но эта беспомощность так желанна порой. Как, к примеру, правда о себе. Как всякое ощущение непознанного в себе. Прерванный ночной разговор и вовсе как оборванная красная нить всей жизни — каждый раз досадуешь не на то, что его прервали, а больше на то, что его начал, на самого себя. Но каждый раз к досаде примешивается чувство похожее на то, будто смыл с себя налипшую грязь, начавшую покрываться коростой. А ведь ещё совсем немного, и всё грозило бы выльется в крик — беззвучный, одними только губами, но полный неизъяснимого выражения крик, такой понятный каждому, кто отчаялся разобраться в этой жизни хоть в чём-нибудь. И прежде всего в себе самом.
***
Дождь шёл аккурат всю ночь. Робкий поначалу, он всё сильнее распаялся, и до самого рассвета, мутного, цвета прокисшего молока, выбивал чечётку. После, через открытую форточку, я жадно вдыхал петрикор, словно больной, которого застал приступ астмы. А затем, скорее неосознанно, залпом выпил целую чашку горького холодного кофе, успевшего покрыться неприятной на вид плёночкой. Новая страница жизни из черновика плавно перетекает в чистовик, пока я ополаскиваю чашку в мыльной воде. Затем небрежно вытираю руки грязным полотенцем и снова подхожу к окну. Сквозь свинцовое небо пробивается солнце. Но когда я добираюсь наконец до уютного, чуть продавленного диванчика и беру с тумбочки томик Булгакова, то слышу как дождь разражается с новой силой. Когда идёт дождь, то чувствуешь себя не таким одиноким. Будто тебя навестил хороший друг, который с тобой просто так, без всяких на то причин, но в тот самый момент, когда тебе это особенно нужно.
***
И мужчине позволительны слабости, главная из которых — его дочь.
***
Тебя подхватит новый день, ещё прикрытую нежностью сна, вскружит голову, накинет на плечи забвение, чтобы после, уставшую от постылой работы, сбросить его без каких-либо церемоний. А потом захочется услышать мой голос. Точнее, мне хочется так думать. Я же буду не лучше тебя. После стольких первых шагов мне не захочется сделать ещё один шаг к тебе навстречу — пожалуй, самый необходимый. И что самое страшное — никто в этом не виноват. У каждого своя правда, и каждый из нас будет упиваться ею, словно она одна оправдание любой сделанной нами глупости. Знаешь, не может быть никаких оправданий. Они уже не нужны, не к месту, не к времени. Через скольких других мы забудем друг друга? В чьих объятиях обретём наконец душевный покой? Станем ли по-настоящему счастливыми? Я думаю, у тебя всё получится. Я же буду день за днём прогонять наши отношения в голове, чтобы понять, где оступился. Сделаю определённые выводы, чтобы в новых отношениях уже быть умнее, гибче, идти по возможности на компромисс. Буду прощать другой то, что не смог простить тебе, и в первую очередь тогдашнему себе. Так люди учатся, да?! Так понимают природу взаимоотношений? Хочется кричать, но время позднее. Голос был сорван накануне, когда простыми словами мы уже не могли достучаться друг до друга. Хочется услышать тебя, увидеть, обнять. Но мне это уже представляется невозможным. Завтра мне станет легче. Я хочу так думать. Ещё можно всё исправить и повернуть вспять. Твой номер уже удалён из телефона, но не из памяти. Один звонок, одно слово — и всё будет как прежде. Мы снова будем счастливы, всё снова обретёт смысл, краски, фактуру. Но что-то удерживает меня от этого шага — будто это не что иное, как шаг в пропасть. Я медлю, а тем временем часы проносятся мимо меня, оборачиваются птицами, встречающими холодный и хмурый рассвет. Тебя подхватит новый день, ещё прикрытую нежностью сна, вскружит голову, накинет на плечи забвение, чтобы после, уставшую от постылой работы, сбросить его без каких-либо церемоний. А потом захочется услышать мой голос. Точнее, мне хочется так думать. Меня же новый день оглушит, словно обухом по голове. И в этом будет столько сострадания, столько мудрости, которая была у нас, когда мы были вместе, но которой мы лишились, став супротив, променяв её на дешёвый цинизм и больную гордыню. А как же иначе? Разве может быть у людей иначе?