Что ж, теоретически, учитывая, какие силы и средства были на это брошены, могло бы выйти убедительно. Если бы вышло. Если бы вся схема не начала рассыпаться, как карточный домик, едва из старательно подобранной колоды выпала одна карта.
Что стало с Кузичкиным дальше? Ответить с гарантией за точность, к сожалению, не могу. В комфортабельных застенках современной инквизиции каждый сдается или борется, принимает или не принимает свою судьбу в одиночку. От зарубежных собкоров «ЛГ» доводилось слышать, что его уже нет в живых: был переброшен в Америку и выпал там из окна небоскреба, с какого-то двузначного этажа. То ли, отчаявшись найти иной выход, покончил с собой, то ли стал настолько «неудобен» и «неуправляем», что от него предпочли избавиться. Если так, воздадим ему должное хотя бы посмертно.
Ведь я рассказал о Владимире Кузичкине не затем, чтобы на прощание еще более усложнить интригу. И не только для того, чтобы замысел грандиозной провокации против социализма, начатой выстрелами на площади Святого Петра, раскрылся еще яснее. Разоблачить заговор до деталей — это важно, но это еще не все. Не менее важно осознать, однозначно и навсегда, великую пользу гласности. Если бы к «делу Кузичкина» своевременно, по свежим следам, привлекли внимание советской печати и всей мировой общественности, — как разыгрывались бы тогда последующие события и разыгрались ли бы они вообще?
Почему же мы молчали? Это как раз не загадка: мы о многом прежде молчали. И, в частности, осложняли участь советских граждан, пропавших без вести, тем, что не решались говорить о них вслух, публично. Читателю теперь известно, что выпавший на мою долю «кинофестиваль» не уникален. Так не пора ли назвать поименно всех, кто встретил за границей сходные испытания, — и не просто назвать, а гласно проследить судьбу каждого?
Отдаю себе полный отчет, что подобная задача— не из легких. Спецслужбы, в чьей власти оказались эти люди, сделали и сделают все возможное, чтобы затемнить картину. Но если мы, как общество, созрели для того, чтобы принять принцип презумпции невиновности не на словах, а на деле, святой этот принцип надо обратить и в прошлое, давнее и недавнее. Злонамеренным домыслам, сфабрикованным клеветниками, можно и нужно противопоставить правду характеров и обстоятельств, серьезные объективные свидетельства.
Но где искать такие свидетельства, могут ли они быть? Да, могут. Должны быть. Пусть вдохновители и исполнители провокационных террористических акций считали и считают, что все шито-крыто и свидетелей нет. Они есть: родственники, друзья, товарищи по работе. Кроме того, есть — теперь есть — четкое представление о том, чего можно добиться с помощью психотропного и психологического давления и чего нельзя. Есть, наконец, бесценный опыт гласности и опыт политических расследований, проведенных «Литературной газетой» и другими изданиями, освобожденными от ветхих запретов, в самых разных исходных условиях и в разных уголках Земли.
От имени моей редакции заявляю, что «ЛГ» готова и впредь расследовать тщательно и беспристрастно, независимо от срока давности, любое событие, любое чрезвычайное происшествие, если они представляют общественный интерес. Адрес редакции указан в каждом вышедшем номере.
6 декабря 1988 года, согласно издательскому графику, я должен был подписать эту книгу, уже набранную и сверстанную, в печать.
По стечению обстоятельств этого не случилось.
А на следующий день, 7-го, мир всколыхнули два события, не связанных между собой, но, возможно, давших человечеству новый ориентир, новую точку отсчета.
Глава Советского государства, выступая в Нью-Йорке с трибуны ООН, предложил народам и правительствам перестроить международные отношения на основе новых, истинно современных представлений о характере и критериях прогресса. «Наш идеал, — заявил он, — мировое сообщество правовых государств, которые и свою внешнеполитическую деятельность подчиняют праву». Выдвинутая М. С. Горбачевым программа демократизации и гуманизации международных отношений, подкрепленная глубокими предложениями по многим «болевым» проблемам и добровольным односторонним сокращением наших вооруженных сил, вызвала в мире реакцию доброжелательную и заинтересованную.
Особый резонанс, мне кажется, получил прозвучавший 7 декабря с трибуны ООН призыв к самоограничению сильного, к полному исключению применения силы в мировых делах.
Мир устал от насилия. От разнообразных дамокловых мечей, занесенных над каждой головой. Мир, все пять с лишним миллиардов людей хотят жить иначе. Свободнее и достойнее. Еще не очень верится, что этого удастся достичь, не до конца ясно, как этого достичь, но осознанное стремление к цели — это уже движение к ней. Как сказал еще в середине прошлого века американский поэт и философ Ралф Эмерсон: «Могут те, которые думают, что могут».
Судьбе было угодно, чтобы в тот же день, 7 декабря, в Армении разразилось чудовищное землетрясение, обрушившее целые города, оборвавшее десятки тысяч жизней.
А дальше — дальше вы, хвала гласности, все видели сами. Видели руины, трупы и кровь. Но видели и небывалую волну сочувствия, поднявшуюся на всех континентах. Очереди у донорских пунктов. Детей, отсылающих в район бедствия свои любимые игрушки. Самолеты десятков стран, доставляющих туда срочные грузы и отряды спасателей. Включая британские грузы и британских спасателей, которые теперь через вызволенных ими людей породнились не только с ними, чьих имен и не спрашивали, а со всем многострадальным и чутким на добро советским народом.
«Империи зла» так помогать не стали бы.
И сейчас, перед лицом катастрофы и всемирного отклика на нее, я вновь и даже резче, спрашиваю себя: не устарела ли эта книга? Не отказаться ли от ее издания, не разорвать ли договор?
Нет. Все-таки и решительно — нет.
Погибших не вернешь. Природные катаклизмы, по крайней мере пока, не остановишь. Катаклизмы рукотворные, поиски все новых видов оружия; все новых угроз роду людскому — можно и нужно остановить.
Я подписываю книгу в печать с надеждой, что могущество науки, уже сегодня огромное, а в скором будущем беспредельное, будет направлено только на то, чтобы предсказывать и предотвращать катаклизмы, но не вызывать их. Что как политики, так и ученые осознают наконец необходимость самоограничения: не все, что можно сделать, следует делать. И что пережитое мной не повторится.
Ни с кем. Нигде. Никогда.
ИЛЛЮСТРАЦИИ