— Операторов? Тьфу! — проворчал Липски, — Я был шутером{147}, в этом все и дело.
— Один из величайших шутеров, — поправилась Клер, — Фильм, который вы сегодня увидите, — одна из работ мистера Липски, но его имя в ней не названо. — Взглянув на Липски, она спросила: — Я правильно говорю? Здесь вашего имени тоже нет?
— Лента моя, — воинственно заявил Липски, — Бог ты мой, я всегда снимал для Макса. Если он мог пригласить меня, то ни к кому другому не обращался.
В конце концов «Поцелуй вампира» был показан, и Липски стенал и ругался на заднем ряду при виде каждой замеченной купюры. На середине он издал исполненный боли крик и собрался уходить. Это дало возможность Клер уволочь его к Мойше для беседы с глазу на глаз. К тому времени, когда, докрутив фильм и закрыв кинотеатр, у Мойше появился я. Клер удалось узнать кое-что удивительное.
— У него есть они все! — сообщила она мне, когда я зашел в кабинет и сел рядом с ней напротив Липски и женщины, — Фильмы Касла. Или, по крайней мере, те, что он сам снимал. Сколько вы говорите? Шестнадцать?
— Семнадцать, — самодовольно ответил Липски. — К тому же это оригиналы с камеры, сынок. Не та запиленная дрянь, что ты показываешь. Как того и хотел Макс. Полное собрание. Лучшие мои работы.
Им удалось извлечь его из каталки и усадить в самый дальний из кабинетов у Мойше. Подбородок и плечи Липски едва возвышались над столом. Его неудобно вклинили между стеной и полной женщиной, которую мне до сих пор так и не представили. Я решил, что это его жена или нянька. Старик продолжал дымить как паровоз. Перед ним стояла чашка горячей воды; в ней плавал кружок лимона.
— Вы и правда считаете, что некоторые из этих фильмов Касла лучше, чем «Дорога славы» или «Принц улиц»? — спросила Клер.
— Прямо в точку. И знаете почему? Бюджет у фильма был никакой. Декорации — какие-то руины, освещение паршивое, почти все снималось без дублей. Нужно было снимать хорошо — иного выхода не было. Хорошо — с первого раза. Вот там-то я и научился снимать. Черт! «Дорога славы» — мы на нее получили два миллиона долларов. Да за миллион и обезьяна сняла бы хороший фильм. А если денег кот наплакал, то тут уж приходится экономить. Макс планировал каждый кадр… Ах, какое у него было чутье. Вы видели, как близко мы ставили камеру? Это чтобы все те липовые декорации как можно меньше попадали в кадр. А как мы использовали край экрана? Страх берет, а? Никогда не знаешь, что оттуда появится. Всему этому я научился у Макса. Снизу вверх. Всем этим приемам. «Из дерьма конфетку» — так он это называл. Мы с Максом. Вот была команда.
— А можно нам… посмотреть эти фильмы? — спросил я.
Клер явно уже поднимала этот вопрос.
— Мистеру Липски эта мысль не нравится.
— Вот именно! — выпалил Липски, снова напуская на лицо выражение крутого парня. — Это мои картины. И больше ничьи. Никто их у меня не возьмет. Они Макса в грязь втоптали. И меня тоже. Бандиты проклятые!
— Это был бы закрытый показ, — сказала Клер, — Только для нас двоих.
— Вот как? А потом вы захотите их показать в своем клоповнике. Одну подлянку за другой — так они всегда и поступали с Максом. Так что перебьются. Никто не увидит этих картин, кроме меня.
— Но зачем хранить фильмы, если их никто не видит? — спросил я.
На лице старика появилось загадочное выражение.
— Есть причины, — фыркнул он, — У меня есть свои причины. Я могу делать с этими фильмами все, что захочу. Они принадлежат мне.
— Но какой от этого будет вред? — гнул свое я. — Мы с Клер очень хотели бы их посмотреть.
— Этот номер не пройдет, — Липски был непреклонен, — После того как Голливуд обошелся со мной, я никому ничего не должен, ясно? — Для него это явно был вопрос уязвленной гордыни.
Почувствовав ласкающие прикосновения к своей коленке под столом, я взглянул на крупную женщину напротив меня. Поначалу мне показалось, что это было случайное касание. Я ошибся. Она прижимала свою затиснутую в чулок ногу к моей лодыжке. Ошеломленный, я решил воспользоваться этим шансом и воззвать к ней.
— Мы будем очень почтительны, — сказал я, — Нас на самом деле интересуют работы Касла.
Женщина начала мне улыбаться. Улыбка не сходила с ее лица — она расширялась, превращаясь в какое-то подобие ухмылки. А ухмылка стала такой откровенно плотоядной, что я почувствовал, как краснею. Она скинула туфель, и я чувствовал, как ее пронырливая стопа поднимается все выше по моей ноге, посылая недвусмысленные сигналы моей икре. Она игриво мне подмигнула и чуть придавила своим мощным плечом сидящего рядом с ней малютку.
— Да не жмоться ты, Зиппи, — пропела она голосом Ширли Темпл, — Дай им посмотреть эту древность. — Мне же она сказала: — У нас есть своя просмотровая и все остальное. Приходите к нам, посмотрите. А то у нас никто не бывает. — Она надула губы, — Я страда-а-аю от одиночества.