Несколько менее доступные и более редкие моллюски рапаны приносили баснословную прибыль, не требуя никаких накладных расходов. Собранных под водой рапанов варили в кипятке, выскабливали внутренность и песком оттирали изжелта-розовую раковину от морской зелени. Крупный рапан — Марату его показали, он оказался размером с детский кулачок с пупырышкой кукиша в центре — уходил за рубль. Правда, богаче рапанами считались пляжи Лоо. Зато море против центра города было монетнее. По приезде с просьбой у моря погоды, а перед отъездом в надежде вернуться люди бросали с берега в море тучи мелких денег. Местные ныряли за ними в солнечную погоду, когда море было спокойно и прозрачно; монеты отчетливо блестели среди камней. Эти наивные воришки даже не задумывались, сколько надежд они украли в невинном желании съесть мороженое или купить билет в кино. По своим предыдущим тщетным попыткам пробиться к Черному морю Марат не понаслышке знал: успех и неуспех предприятия зависят от тысяч случайностей, тут и более мелкая причина, чем возвращенная из моря без твоего ведома копеечная монета, может склонить чаши весов в ту или иную сторону. Впрочем, Марат прибыл на Черноморское побережье с совершенно конкретным заданием и не собирался принимать на себя роль арбитра. Да и сам он, если уж подходить с этой меркой, разве удержался бы от подъема монет со дна моря, не говоря уже о золотых кольцах и других украшениях, которые здешние ласковые волны с дьявольским коварством свинчивали с пальцев разомлевших курортных людей. Золото, хоть и реже, чем медь и никель, подростки тоже, бывало, находили на дне. Этому Марат не поверил. Тут крылись еще немые намеки на нелегальную продажу золота и дележку солидной выручки. Деньгами от них и не пахло. А привирали они в стремлении окружить себя ореолом непочитания законов, чтобы держаться с Маратом на равной ноге. Но на своих долгих путях он встречал столько чистых перед законом людей, стыдившихся своей лояльности и нарочно пытавшихся запятнать себя мнимым участием в темных делишках, что давно не принимал на веру подобные заявления. И чем они могли подтвердить свои россказни? Словом, он давно прошел те этапы биографии, которые они сейчас проживали и о которых с таким увлечением рассказывали. В итоге они сообщили ему очень ценное сведение: на горе, куда Марат направлялся, не было никаких огородов — только санаторные корпуса, утопающие в зелени парков, разделенных высокими железными заборами, да городской микрорайон, застроенный в основном пятиэтажными домами.
Больше с ними не о чем было толковать.
— Ну, пока, Клава! — сказал он, оказывая девчонке на качелях знак внимания и закруглив этим разговор, поскольку она была единственной, с кем он не познакомился, — нелепо было бы на равных протягивать руку этой малышке.
— Меня зовут Карина! — возразила она, сузив миндалевидные глаза и рассмеявшись.
Уходя, Марат слышал за спиной ее хохот; она долго не могла остановиться, примеривая на себя это неожиданное имя.
Вернувшись на пляж, Марат в панике обнаружил, что ни Адика, ни его спутников в «Поплавке» нет — за их столиком расположились другие люди. Сидя возле костра, он держал в поле зрения дорогу, которая вела к фуникулеру и по которой в обе стороны довольно часто шли отдыхающие, но ни Адик, ни кто-либо из тех, кто плыл с Маратом на катере, мимо него не проходил. Он старался опознать среди множества полуобнаженных чужих людей, в самых разных позах лежащих и сидящих на полосе галечного пляжа, раскинувшегося налево и направо, четверых своих «знакомых». Возможно, уйти с пляжа можно каким-то другим путем…
Его внимание привлек один из загорающих: поверх мускулатуры рельефно вылепленного тела синели многочисленные татуировки. Мужчина повернулся — Марат узнал кавказца и с облегчением обнаружил рядом с ним Адика и остальных. Судя по целой галерее уголовных символов, кавказец был рецидивист; среди наколок виднелась и церковь с куполами, и даже колода с засаженным в нее топором. Марат понимал значение этой довольно прозрачной аллегории, наверное, понимали ее и другие: вокруг кавказца и компании образовалась даже некая пустота, заполненная косыми, опасливыми взглядами, но рецидивист, видимо, привык к глухой враждебности окружающих, которой не давал выплеснуться еще больший страх перед ним. До Марата, постаравшегося приблизиться к цели как можно ближе, но так, чтобы остаться незамеченным, донеслась обращенная к рецидивисту просьба кинуть зажигалку, из которой Марат понял, что это и есть Юсуф, о котором упоминал в разговоре с Крабом Адик. Если этот Юсуф утверждал, что ему проиграна такая-то сумма, то, действительно, безопаснее признаться в том, чего не было, нежели обвинить его в клевете. Убийца проявлял заметный интерес к Лоре, которая расположилась между ним и Адиком, принимая грациозные позы и подставляя нескромным взглядам бронзовое, хоть и несколько уже дряблое тело в ярком купальнике. Юсуф с Лорой, сдвинув головы, о чем-то беседовали, и время от времени женщина с преувеличенной веселостью смеялась. По Адику трудно было понять, ревнует он или нет, — вор смотрел в другую сторону, его внимание было приковано к рыжеволосой Жеке, которая, ощущая это, отсела в сторону от бывалых мужчин, спрятавшись за своего флегматичного сверстника. Он скучал, полулежа на локтях и молча глядя сквозь узкие черные очки в сторону заката. Уходить с пляжа они, видимо, не собирались. Марат решился: в конце концов, не умирать же ему на посту с голоду; если бы с ним был старый сиделец Петрик, они могли бы сменять друг друга, но у Петрика свой истец и своя судьба.