Теперь, судя по тяжелому взгляду, который его разбудил, он расплачивался за непонимание происходящего. У Марата закололо между лопатками, он разозлился на себя, в любую секунду его могли убить одним ударом в спину, пока он с закрытыми глазами мудрит, препарируя вчерашний день. Он коротко зевнул и резко сел, открыв глаза, на ходу развернувшись так, чтобы лицом к лицу встретиться с тем, кто на него смотрел. Никого. В воздухе еще веяло чьим-то недавним присутствием и стремительным уходом. Выпавшая из кармана монета, глухо стукнувшись о половик, катилась по нему, пересекая домотканые полосы. Энергично моргая ресницами, чтобы скорее продрать глаза, он бесшумно соскользнул с постели — при свете дня выяснилось, что это был громадный деревянный сундук, — походя аккуратно придавил монету ладонью к полу и заглянул за ширму.
В другой половине комнаты на панцирной койке под тускло блестевшими шишечками спала Лора. Ее усталое лицо без парика и макияжа выглядело старее, чем вчера, и в то же время как-то по-детски. Голова со слипшимися жидкими волосами казалась слишком маленькой сравнительно со вчерашним днем, когда была увенчана париком. Спящая трогательно посапывала. Прислушавшись, Марат решил, что она гораздо ближе к сорока, чем он думал вначале; он косвенно определял действительный возраст женщины по ее дыханию. В Учреждении молоденькие заключенные дышали легко, а надзирательницы почтенного возраста, засыпая на посту, всхрапывали. Он сразу исключил Лору из числа тех, кому мог принадлежать взгляд. Ее поза во сне с жертвенно закинутой головой, с безвольно свисающей к самому полу кистью руки была слишком вычурной для притворства. И, кроме того, панцирная сетка, конечно бы, предательски скрипнула, если б она сейчас только прыгнула в постель. Дверь в коридор была приотворена. Значит, смотревший ушел. Или, может быть, вследствие вчерашнего перевозбуждения и с похмелья Марат сделался мнительным и шестым чувством услышал сигнал ложной тревоги?
Вокруг Марата померкло и, пока он в замешательстве повернул голову, вновь посветлело. Он подошел к окну полуподвала, влез на подоконник и, щурясь от полного света погожего утра, до плеч высунулся в форточку.
На небе — ни облачка. Над окном натянута пустая бельевая веревка с торчащими в разные стороны деревянными прищепками, но никакой простыни, которая при порыве ветра могла на секунду затенить комнату, не висит. Лишь далеко в стороне от окна сохнет чья-то темная рубашка. Значит, смотревший, обогнув дом, прошел мимо окна и, может, даже наклонившись, выставил в стекло свою физиономию и ухмыльнулся, глядя, как Марат спиной к окну, на четвереньках подглядывает за ширмы. Он оказался в глупом положении из-за того, что переусердствовал. Если бы он бездумно валялся на спине, оперев затылок на кинутый за голову локоть, он увидел бы в окно по меньшей мере обувь смотревшего.
Но довольно суеты. Первым делом Марат разгладил открытки с видами курорта и с огорчением отметил, что по картинкам и главное — по строчкам на их обороте пробежали полосы разломов, как по затрепанным картам, а между тем это важные улики. Да, этот день начинался гораздо менее удачно, чем вчерашний, но если бы Марат надеялся только на фарт, он шел бы сейчас по одному из выкрашенных синей краской коридоров Учреждения, а не сидел бы на этом основательном сундуке в помещении, более обжитом, чем весь его громадный казенный дом. Да, конечно, его интересует Адик, который явно живет не здесь, но, чтобы навести на него разговор, надо составить мнение о характере жильцов — кто-то из них, сам того не ведая, может рассказать о воре то, что подскажет Марату ход дальнейших действий.