1 апреля 1930 года состоялась берлинская премьера «Голубого ангела» Джозефа фон Штернберга с Марлен Дитрих в главной роли. Данная дата знаменательна не только тем, что в этот день родился миф Марлен Дитрих, но и тем, что пришла в мир ее героиня — танцовщица Лола-Лола, ставшая символом губительного эротизма, всеподчиняющего секса. Эмилю Яннингсу, партнеру Дитрих по «Голубому ангелу», приписывают слова: «Где скрывалась до этого времени женщина, способная вызвать эротическое землетрясение?»
Что же вызвало это «землетрясение»? Немалую роль сыграли психофизические данные самой актрисы. Ее низкий, хрипловатый голос придавал знаменитой песенке Лолы-Лолы особый эротический подтекст. «Я создана для любви» — пела она, полуприкрыв веками манящие глаза. Молодость, нестандартная красота, стройные, длинные ноги, гибкое тело, скрытый, но обещающий много темперамент умножались во сто крат экраном. Этому помогал костюм актрисы: темные чулки с подвязками, «скупое» платье, обнажающее ноги, руки, плечи, грудь, черный мужской цилиндр, лихо надетый чуть набок, хлыст. Этому помогали режиссер и балетмейстер, создавшие номер Лолы-Лолы, где уже не подтекст, а открытый эротический текст был обращен к зрителю. Этому помогала драматическая ситуация фильма (экранизация повести Генриха Манна «Профессор Унрат») — история старого профессора, ставшего рабом своего чувства к коварной танцовщице. Лола-Лола уничтожила его как личность, испробовав на нем все виды унижений, воистину садистского мучительства. Профессора играл Эмиль Яннингс, он создал образ необыкновенной психологической сложности, трагедийный в интеллектуальной и физической деградации. Однако не он, а молодая, зеленая актриса Марлен Дитрих потрясла воображение зрителя. Образ-символ, созданный ею, на многие годы оккупировал экран.
На примере «Голубого ангела» и многих картин, подобных ему, легко доказать деструктивность экранного секса, его близкое родство с насилием. Можно привести много красноречивых доказательств этого тезиса.
«Роковая женщина», несущая наслаждение и гибель, принимала разные облики: была то Скарлет О’Хара (Вивиан Ли) в «Унесенных ветром», то коварной и злой Эльзой (Рита Хейворт) в «Даме из Шанхая», то циничной вамп по имени Филис (Барбара Стенвик) в «Двойной страховке» и т. д. Если для героинь Греты Гарбо, Марлен Дитрих наиболее привычна мелодраматическая ситуация, стихия их существования — любовь, разрушительная страсть, то в детективах американской «черной серии», в гангстерском фильме, в фильме ужасов женщина была инициатором уголовного преступления, а то и непосредственной убийцей. Цель ее уже не любовь, а чаще всего деньги. Она исчадие ада, дьяволица, воплощение зла, а женственность ее, секс — способ достижения низменных целей.
Тема неразрывной связи Эроса и Танатоса в наши дни получила наиболее уродливое воплощение. Исчезли поэзия и таинственная притягательность роковых страстей старых фильмов, особая мифологизированная красота женщины-вамп, ее эротическая недосказанность, мужественный, загадочный магнетизм героев Кларка Гейбла, Герри Купера, Хемфри Богарта. Сегодня экраны заполонили секс и насилие, лишенные духовности.
В 1970 году в вашингтонском кинотеатре «Палас» (и во многих других по всей Америке) шла картина «Долина кукол». На экране три красотки (одна из них черная!) с группой партнеров демонстрировали не только голые тела, но и все виды сексуальных утех, в том числе лесбийские. Это откровенно порнографическое зрелище претендовало на большее, оно возбуждало не только похоть, но и ужас. Для этого в сюжет были введены весьма эффектная сцена самоубийства и четыре разнообразных убийства. Кровь лилась потоком. Секс, насилие, ужас выступали как равноправные партнеры. Картина демонстрировалась в еще недавно таком пуритански строгом Вашингтоне, а не в Лас Вегасе или Майами Бич — этих центрах промышленности развлечений. И не для любителей «клубнички», а для массового зрителя, для всех, кто хотел заглянуть в «Палас». Создатели фильма учли это и пришпилили к своему порносадистскому зрелищу поразительный по неожиданности финал. Убийца жестоко наказывался, героини шли под венец, побеждало добро, и зритель выходил из зала нравственно удовлетворенным. Все в конце концов приходило в согласие с его мещанской моралью.