Дни стояли золотые. Огромное солнце выкатывалось из-за заволжской степи... И земля и вода — все вспыхивало веселым огнем. Могучая Волга дымилась туманами. Острова были еще полны жизни. Зеленоватое тягучее тепло прозрачной тенью стекало с крутых берегов на воду, плескались задумчиво волны. Но уже — там и тут — в зеленую ликующую музыку лета криком врывались чахоточные пятна осени. Все умирает на этой земле...
Разинская флотилия шла под парусами и на веслах вверх по Волге. Высоким правым берегом, четко вырисовываясь на небе, неторопкой рысью двигалась конница в полторы сотни лошадей.
Степан был на переднем струге. Лежал на спине с закрытыми глазами — дремал.
Вдруг на стругах зашумели:
— Конные! Догоняют!..
Краем берега разинцев догоняли с полсотни каких-то конников. Шли резво.
— К берегу!— велел Степан.
Конники — те, что догоняли, и разинцы — сошлись.
Степан приложил ладонь ко лбу, всматривался.
На берегу ни с той, ни с другой стороны не выказывали воинственных намерений. В сторону стругов скакали двое конных. Спешились напротив атаманского струга, стали спускаться.
Степан выпрыгнул из струга... К нему сверху спускались десятник Ефим Скула и стрелецкий сотник.
— Чего?— нетерпеливо спросил Степан.
— Провожатые,— пояснил Ефим.— Воевода отрядил полусотню до Паншина.
— Зачем?
— Здоров, атаман,— приветствовал сотник, смело и почему-то весело глядя на Степана.
— Здоров, коли не шутейно. Коней поразмять? Али как?..
— Прогуляться с вами до Паншина.
— Далеко. Не боитесь?
Сотник засмеялся.
— Мы смирные...
— Мясники смирные. Я знаю.— Степан нахмурился.
— Велено нам провожать вас,— серьезно заговорил сотник.— Велено смотреть, чтоб вы дорогой не подговаривали с собой на Дон людишек разных. И... всякое такое. Едет с нами жилец Леонтий Плохов. А провожал нас Иван Красулин...— Сотник замолчал, значительно поглядел на Степана.
— Ефим, иди попроведай своих на стружке,— велел Степан.
Ефим пошел к казакам.
— Велел передать Иван, что уговор он помнит, а стрельцов сам прибрал,— хорошие люди.
— А ты хороший?— усмехнулся Степан.
— А я над хорошими хороший. Леонтий едет только до Царицына, я — аж до Паншина. Там велено мне пушки взять...
— Ишшо чего велено?
— Грамоту везем Андрею Унковскому: чтоб вино для вас в царицынских окружалах в два раза в цене завысить. То же и в Черном...
— Дай суды ее.
— Она у Леонтия.
— Иди скажи Иван Черноярцу, чтоб он скинул мне ту грамоту сверху. Вместе с Леонтием.
— Не надо. Вы на Царицыне сами себе хозяева. У Андрея под началом полторы калеки. А разгуливаться нам там ни к чему: смена наша где-нибудь под Самарой.
— Хороший, говоришь?— спросил Степан и хлопнул сотника по плечу.— Добре! Чара за мной... В Царицыне, по дорогой цене.
...Купеческий струг вывернулся из-за острова так неожиданно и так живописно и беспомощно явился разин-цам, что те развеселились.
— Здорово, гостенька!— крикнул Степан, улыбаясь.— Лапушка! Стосковался я без вас!
На стружке было гребцов двенадцать человек, сам купец, трое стрельцов с сотником.
Стружок зацепили баграми.
— Отколь бог несет?— спросил атаман.— Куды?
— Саратовец, Макар Ильин,— отвечал купец.— В Астрахань...
— А вы, молодцы, куды путь держите?
— Я везу в Астрахань государевы грамоты,— несколько торжественно заявил сотник. Пожалуй, излишне торжественно.
— Дай-ка мне их,— попросил Степан.
— Не могу.
— А ты перемоги... Дай!
Сотник не знал, что делать.
— Не могу... Я в ответе.
— Сейчас возьмем, батька.— Кондрат спрыгнул в купеческий струг. Подошел к сотнику.— Вынь грамотки.
И вдруг сотник — никто не ждал такого — выхватил пистоль... Кондрат откачнулся, но не успел — пуля угодила ему в плечо.
Сотник вырвал саблю, крикнул не своим голосом:
— Греби! Петро, стреляй!..
Двое-трое гребцов схватились было за весла... А один, который был позади сотника, вырвал из гнезда уключину и дал по голове сотнику. Вскрик застрял у того в горле; он схватился за голову и упал в руки гребцов.
Степан спокойно наблюдал за всем с высоты своего струга.
Еще двое казаков спрыгнули на купеческий струг. Один подошел к Кондрату, другой начал обыскивать сотника.
— В сапоге,— подсказал стрелец.
— Кто с нами пойдет?— громко спросил Степан.— Служить верой, добывать волю у кровопивцев!
— Я!— откликнулся гребец, угостивший уключиной сотника.
Еще двое крикнули:
— Мы! С Федором вот...
— А не пойдем, чего будет?— спросил один практичный.
— Этого я, братец, не ведаю: много грешил — ад, мало — рай.
— Так чего жа тада пытать? И я с вами!
Казаки засмеялись.
— Стрельцы, как?— спросил Степан.
— Оно вить это... как сказать!..
— Так и сказать.
— Вроде государю служим...
— Боярам вы служите, не государю! Кровососам!..
— Когда так — и мы.
Тем временем принесли Степану царские грамоты. Он, не разглядывая, изорвал их в клочья и побросал в воду. Бумаги он ненавидел особенно люто.
— Вот так их!..
На берегу явно заинтересовались событием на воде. Остановились, выстрелили, чтоб привлечь к себе внимание...
Человек шесть разинцев выстрелили в воздух. Звуки выстрелов долго гуляли под высоким берегом и замерли далеко. Конные разинцы успокоились.
Сотнику положили за пазуху какой-то груз из товаров купца и спустили в воду между стругами.
— Легкая смерть,— сказал один гребец. И перекрестился. Еще несколько человек перекрестились.
— В гребь! Заворачивайте свою лоханку. Не тужи, Макар Ильин! В Царицыне отпустим. Стрельцы, идите-ка ко мне! Погутарю с вами...
В Царицын разинцы пришли первого октября.
Высадились чуть ниже города; одновременно подошли конные Ивана Черноярца.
— Где Леонтий?— спросил его Степан.
— Вперед уехал.
— Собери есаулов. Слыхал, чего удумали? С вином-то?.. Пускай казаков в город.
В кабаке было полно казаков. Увидев атамана, заорали:
— Притесняют, батька!
— Где видано?! Такую цену ломить!
— Кто велел?— рявкнул Степан. И навел на целовальника страшный взор. Тот сделался как плат белый.
— Помилуй, батюшка. Я не советовал им, не послу-хали...
— Воевода?
— Воевода. Батюшка, вели мне живому остаться. Рази я от себя?
— Сукин он сын, ваш воевода!— закричали казаки.— Батька, он уж давно теснит нас. Которые, наша братва, приезжают с Дона за солью, так он у их с дуги по алтыну лупит.
— Это Унковский-то?— воскликнул пожилой казак-картежник.— Так то ж он у меня отнял пару коней, сани и хомут.
— У меня пищаль отнял в позапрошлом годе. Добрая была пищаль — азовская.
— Вышибай бочки!— велел Степан.— Где воевода?
— На подворье своем.
...Степан скоро шагал впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Царицынцы, кто посмелее, увязались за казаками — смотреть, как будут судить воеводу Унков-ского.
На подворье воеводском пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались.
— Где он?— закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы.— Где Унковский?
Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.
— Тут, батька.
Степан раз-другой попробовал дверь плечом — не подалась. Налегли, сколько могли уместиться в проеме...
— Вали! Ра-зом!
Дверь была надежная, запоры крепкие.
— Открой!— крикнул Степан.— Не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!..
Унковский в горнице молился образам.
— Неси бревно!— скомандовал за дверью Степан.
— Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя,— шептал Унковский.