Семен в упор смотрит на него.
— Понятно… Понятно, Чуб. Будем драться.
Комната секретаря Буденновского горкома партии Стукалова. За окном ночь. При свете лампы Стукалов и худой человек без пиджака, склонившись над столом, разбирают бумаги.
Звонок.
— Не угадал, — смеясь, говорит Стукалов, идет к двери и принимает телеграмму.
— Кто не угадал? — спрашивает гость.
— Примак, — Стукалов показывает телеграмму. — Депешами каждую ночь меня будит. А вот сегодня он не угадал, не сплю.
Гость читает телеграмму:
ЭТО НАКОНЕЦ СВИНСТВО ОТДАЙ САДОВНИКА ПРИМАК
Гость ухмыляется. Стукалов протягивает ему толстую пачку телеграмм.
— Вот, — говорит он, — я к тебе обращаюсь как к представителю обкома. Это же черт те что!..
Представитель обкома перелистывает телеграммы. С каждой следующей его лицо все больше расплывается в улыбку, пока наконец он не начинает хохотать.
Стукалов, не удержавшись, тоже смеется.
— Ну, ничего, зато его-то сегодня разбудят!..
Долгуши. Ночь. Но в горкоме не спят — там продолжается заседание бюро.
С е м е н. Что еще на повестке?
Д е н и с о в. Вопрос о выполнении плана.
С е м е н. Выполнен?
Ч у б. Перевыполнен.
С е м е н. Естественно. Нечего и ставить вопрос… Дальше?
Чуб неприязненно смотрит на Семена.
Д е н и с о в. Дальше — текущие дела. Утверждение протоколов.
С е м е н. Давайте.
Ф а й в у ж и н с к и й (монотонно читает). «Шахтный партийный комитет второй капитальной постановил объявить строгий выговор с предупреждением Кускову, Трощенко, Дергачу и Краснухину за недисциплинированность. Исключить из рядов партии: Бойченко Павла, крепильщика, — как злостно отлынивающего от партучебы и недисциплинированного. Радько Степана, рабочего поверхности, кандидата партии, — как балласт. Бобылеву Ольгу, члена партии с девятнадцатого года, — как разложенку, Бобылева Матвея, забойщика, кандидата партии, — как балласт и за хулиганство. Просим бюро горкома утвердить». Нет возражений?
Б е л з а. Нет.
О л ь г а. Дайте слово!
С е м е н. Подожди. Сколько всего?
Ф а й в у ж и н с к и й (считает по протоколу). Восемь.
С е м е н. Только?.. Скажите, Файвужинский, что, Радько — брюнет?
Ф а й в у ж и н с к и й (резко). Я вас не понимаю.
Ф е д о р о в. Товарищ Примак интересуется, знаешь ли ты людей, которых исключаешь.
С е м е н. Были у них раньше взыскания? Или, может быть, наоборот — благодарности?
Ф а й в у ж и н с к и й. Сейчас… (Обращается к техническому секретарю.) Найди нам учетные карточки.
Секретарь открывает шкаф и, оставив руку на дверце, окидывает полки критическим взором.
— Учетные карточки… — бормочет он с сомнением. Захлопывает шкаф. В раздумье подходит к своему столу. Собирается открыть один из ящиков, но, видимо, решив, что и там их не может быть, влезает на стул и заглядывает на печку.
— Вот они…
Снимает основательно запыленный ящик без крышки, наполненный бумагами.
Файвужинский дунул на ящик; поднялось целое облако пыли.
— Апчхи! — чихает Файвужинский.
— Апчхи! — вторит Белза.
— Чхи! — Федоров отходит к окну.
Семен раскатисто смеется и вдруг сам чихает громче всех:
— А…пчхи!..
Подойдя к столу, Семен склоняется над ящиком. Улыбка исчезает с его лица. Он достает двумя пальцами из ящика одну запыленную и смятую карточку.
— Вот… например, Бобылев Матвей… Что он, по-вашему, за человек?
Ф а й в у ж и н с к и й. Я могу сказать о… (лицо Файвужинского вдруг морщится.) Ма-а…а… мат… а…апчхи… Я могу сказать о Матвее Бобылеве. Хотя он и ваш близкий знакомый. Он вчера в пьяном виде избил помощника рудоуправляющего! И раньше хулиганил…
С е м е н. А вы знаете, что в Долгушах нет забойщика лучше, чем он?
Файвужинский молчит.
— Так… А Ольгу Бобылеву за что?
О л ь г а. Дайте слово!
С е м е н. Потом. Кто хочет высказаться?
Файвужинский смотрит на Чуба. Тот кивает.
Ф а й в у ж и н с к и й. Кто такая Бобылева? Типичная разложенка. Если мы ее не исключили давным-давно, то это наша ошибка! Недисциплинированна, оскорбляет руководство при беспартийных… В доме у нее беспрерывные скандалы, дебош…
С е м е н. Ясно…
Ч у б. Дай слово!
Шепот среди членов бюро.
С е м е н. Говори.
Ч у б. Об Ольге Бобылевой, как о близком человеке, мне говорить тяжело… Я ее… люблю.
Все насторожились.