— Боже мой! Да от тебя водкой несет.
Алеша, пошатываясь, стоит перед матерью.
— Ладно, — вздохнув, говорит она, — ложись. Тебе утром на завод. Господи, что с мальчиком?..
Алеша идет в кухню. Здесь на сундуке его постель. На стене, над сундуком, вырезанные из журнала портреты Фиделя Кастро, смеющегося Лумумбы и маленькая фотография Николая Островского.
Алеша тушит свет и, не раздеваясь, ложится.
Тоненький лучик проникает сквозь дверь из комнаты. Переламываясь, луч рассекает пол, сундук, лицо Алеши и стену над ним.
Алеша лежит с открытыми глазами.
А в т о р. Что же делать, почему все так нелепо получается? Боже мой, что только она подумала!.. И как все кружится, кружится, кружится…
Раздаются глухие удары. Они все громче, все ближе.
Алеша приподнялся, прислушивается. Удары подков совсем близко. Слышно, как конь остановился за дверью, как, бряцая доспехами, кто-то сошел на землю.
Дверь открывается. Наклоняясь под притолокой, в кухню входит Дон-Кихот.
Вероятно, Алеша давно в дружеских отношениях с рыцарем — он нисколько не удивляется его появлению.
— Салют! — говорит Дон-Кихот. — Мечтаешь, как всегда?.. Постой! Что я вижу! Сердечная рана! Как это прекрасно! Я сейчас приготовлю драгоценный бальзам. Берем розмарин, масло, соль и вино…
В руках у Дон-Кихота оказываются какие-то бутылки и пузырьки. Он сливает их содержимое в кастрюлю, зажигает горелку газовой плиты и ставит кастрюлю на огонь.
Алеша садится.
— Я хочу с вами посоветоваться. Понимаете, у меня все время какие-то неприятности. Хочу сделать хорошее, а выходит собачья ерунда. И ребята меня вечно дразнят: «Дон-Кихот», «Дон-Кихот». Мы ведь в школе проходили ваш образ как отрицательный.
— Да что ты? — удивляется Дон-Кихот.
Он подсел на край кровати, уложил Алешу и прикладывает к его груди примочки.
— Честное слово, — подтверждает Алеша, — отрицательный.
— За что же?
— Ну за мельницу, например.
— Разве я с ней плохо сражался?
— Нет, но надо, говорят, искать настоящих противников, понимаете…
— Слушай, Алеша. На свете есть добро и зло, — говорит Дон-Кихот, окуривая Алешу каким-то дымом, — и зла еще очень много — не упускай никогда случая сразиться со злом, заступайся за слабых. Бросайся в бой не задумываясь. Не боясь ничего, никого, никогда. Если враг в тысячу раз сильнее тебя — все равно бросайся в бой. Вот и все. Тогда ты станешь храбрым, ты станешь счастливым и ты покоришь свою Дульцинею… Ведь до сих пор ты ее, кажется, еще не встретил?
— Я… нет…
— А Катя, которую ты в прошлом году провожал до троллейбуса?
— Ну, что вы… детская дружба.
— Гм… странно. А ведь рана глубокая… Э… постой, ты еще что-то от меня скрываешь?
Дон-Кихот наклоняется к Алеше, и вдруг вместо его лица перед Алешей лицо Лизы. Она улыбается, заглядывает в Алешины глаза, за Лизой и сквозь ее лицо видны странные вращающиеся формы — нечто вроде моделей атомов и бегущих по своим орбитам нейтронов и протонов. Они то вспыхивают, то гаснут, образуя фантастический световой мир.
— Я должен так много сказать вам, — говорит Алеша. — Я всегда верил, что где-то есть идеал, где-то есть самая прекрасная, самая чистая, самая гордая. И вот я наконец нашел вас…
Лицо Лизы совсем, совсем близко.
Алеша лежит все так же с открытыми глазами на своем сундучке, смотря вверх, на преломляющийся лучик.
— Тушите свет… — слышится из комнаты голос матери, и полоска света гаснет.
Все так же, не изменив положения, сидит на скамье Сергей Сергеевич. Так же лежат рядом с ним папироса и спички, но уже не ночь, а яркое, солнечное утро. Пересвист птиц. Ветер шевелит листву деревьев.
За спиной Сергея Сергеевича высоко поднимается и падает, рассыпаясь и сверкая на солнце, водяная струя: поливают сквер.
Раздается мощный, неторопливый, густой заводской гудок.
Откликается другой, третий.
Сергей Сергеевич поднимается со скамьи.
Постоял. Пошел.
На тротуаре он сразу попадает в бурную толпу спешащих людей.
У входа в административное здание — Алеша. Он заглядывает в записку, подходит к двери, но войти не решается.
Бегло взглянув на Алешу, проходит Сергей Сергеевич. Взявшись за ручку двери, он останавливается и оглядывается.
Алеша стоит на месте.
Сергей Сергеевич подходит к Алеше, хмуро, исподлобья рассматривает его.
— Новичок?
Алеша утвердительно мотнул головой.
— Сколько лет?
— Семнадцать.
— Вчера, что ли, отпраздновал?
Алеша молчит, смотрит в землю.