Он откалывает прикрепленный к борту пиджака маленький комсомольский значок. Старый значок лежит в раскрытой руке Петрова. На нем три буквы «КИМ».
— Это были времена, когда нашей мечтой был еще только полет в стратосферу… видите, как давно это было… как далеко мы с вами ушли с тех пор…
По мере того как говорит Петров, на лица слушающих наплывают картины последних приготовлений к пуску стратостата. Мы видим прекрасное лицо юноши — стратонавта в шлеме, напоминающем водолазный. Улыбка, добрая, светлая, освещает его.
Взволнованно прощаются с юношей окружающие. Пожимают руки, обнимают. А он отвечает на рукопожатия, и взглядом ищет кого-то, и не находит, и снова светло улыбается товарищам. Щелкают фотоаппараты.
А вдалеке из-за ангара выглядывает девушка — совсем молоденькая, почти девочка. Она закусила платок и смотрит туда, где ей не разрешается быть, где провожают ее любимого.
И вдруг нам слышится, как во всю силу своих инструментов зазвучал симфонический оркестр…
Отделяясь от земли, поднимается в воздух стратостат.
Все головы повернуты кверху.
Выше, выше взлетает стратостат.
…Далеко внизу видна земля. Все более общими становятся очертания ее, все более и более туманными. Вот показались внизу облака и закрыли землю.
С огромной силой звучит музыка.
Тревожно глядит вверх девушка. Ее глаза полны слез.
У приборов наблюдатели. Ищут в небе затерявшуюся точку.
Загораются звезды, летит в бесконечность шар стратостата. Юноша смотрит уже не вниз, на оставленную землю… он видит просторы вселенной вокруг себя…
Обрывается музыка. Мы слышим голос ученого Петрова:
— Никогда больше мы не видели его…
Затаив дыхание слушают рассказ девушки, слушает Алеша. В нем борется интерес к тому, что говорит Петров, с воспоминанием о пережитом позоре.
— …И у меня остался его старый комсомольский значок. Я хочу подарить его одному из вас, одному из тех ребят, которые первыми войдут в новое, коммунистическое общество. Когда станет трудно — пусть вспомнит Николая и всех героев, которые отдавали жизни за нас с вами… за наше будущее…
И тут происходит невероятное: ученый делает шаг вперед и прикрепляет значок к груди… Алеши.
Кто-то хочет что-то сказать, но громовой вал аплодисментов покрывает все.
Алеша стоит ни жив ни мертв.
Ученый обнимает и крепко целует его.
Овация.
Кинооператор Вася судорожно ловит кадр.
Народ начинает расходиться.
Спускаются с возвышения девушки, ученые.
Сергей Сергеевич ободряюще улыбнулся Алеше, который все еще стоит в растерянности.
Алеша подходит к нему.
— Может быть, его в комитет комсомола сдать? Какое же я имею право? Как-то глупо получилось.
— Да… — шутливо говорит Сергей Сергеевич, — положение… Выходит — наградили, а теперь отрабатывай…
— Я серьезно.
— А может быть, и я серьезно… — улыбнулся Сергей Сергеевич.
Его окликнули, и он догоняет ученых, которые ушли далеко вперед.
Держа в руке свернутый чертеж, Валетов подходит к столу начальника конструкторского бюро завода.
Огромный зал со стеклянным потолком сплошь заставлен чертежными досками, по-разному повернутыми и по-разному наклоненными.
Перед каждой доской — человек в белом халате и в нарукавниках.
— Ну, что ж… очень хорошо… — говорит начальник бюро, развернув с помощью Валетова чертеж, так… так… гм…
К столу приближается Сергей Сергеевич. Он останавливается за спиной начальника бюро и вместе с ним наклоняется над чертежом.
Валетов, заложив руки за спину, невозмутимо глядит в сторону.
— Изящное решение… — произносит Сергей Сергеевич.
— Так и оставим, — подписывая чертеж и сворачивая его в трубочку, говорит начальник бюро, — благодарю вас, Михаил Петрович.
Валетов так же невозмутимо принимает свернутый чертеж и уходит.
— Способный инженер… — говорит Сергей Сергеевич, глядя ему вслед.
— Пожалуй, даже талантливый… — отвечает начальник бюро, — между прочим, говорят, организовал у себя дома какой-то технический кружок, что-то там такое с ребятами конструируют…
— Ну, что ж…
Валетов идет по нескончаемо длинному проходу между рядами чертежных досок.
А в т о р. Сослуживцам казалось, что они знают Валетова, но никто здесь даже не подозревал о страстях, которые бушевали в этом человеке… Вокруг говорили: «Время Эдисонов прошло, все теперь создается большими научными коллективами». А он считал себя именно Эдисоном, он был убежден, что всегда были и всегда будут герои и толпа. И, конечно, был убежден, что он неизмеримо выше окружающих, выше этой «толпы»…