Лошадев показывает часы.
— Скоро будут.
— Значит, так… — распоряжается Файвужинский. — Как только комиссия выйдет из вагона, делаем устное заявление… Сперва я, потом Лошадев, потом ты — как затравленный беспартийный спец.
— Да, теперь Примаку полная котлета, — с удовольствием констатирует Лошадев. — Материала на него хоть отбавляй.
Красовский поднимает бровь.
— Вы думаете, Бобылева повторит комиссии все, что она болтала на этой красной свадьбе?
— А хоть и не повторит! — хорохорится Лошадев. — Свидетели-то были? Факт!
— Имейте в виду, что у нас появилась тяжелая артиллерия. Чуб решил выступить сам! — говорит Файвужинский.
— Вот это компот! — радуется Лошадев. — Ай, прошляпил товарищ Примак.
Подошел скорый поезд. Из мягкого вагона выходят старик с клочковатой бородой и дородная седая женщина.
Файвужинский уже суетится на перроне. Он подбегает к старику.
— Вы, товарищи, комиссия ЦК? Файвужинский…
— Мы.
— Я хочу сделать заявление… И вот товарищи тоже.
Он показывает на Лошадева и Красовского.
— Да что вы так торопитесь? — брезгливо спрашивает старик. — Встречали… Ишь, даже вспотел!.. Перрон не место для заявлений. На активе поговорим!..
Аплодисменты. Зал, где собрался городской актив, переполнен. Председательствующий — старик с клочковатой бородкой — пережидает, пока кончатся рукоплескания, и говорит:
— Самокритика была и будет основным требованием партии к коммунисту. Я призываю вас, товарищи, в прениях беспощадно вскрывать недостатки работы организации. Первым записался товарищ Файвужинский.
Шум проходит по залу и смолкает.
На трибуне — Файвужинский. Мы еще не видели его таким. Файвужинский как-то подтянут, серьезен, торжествен, он даже кажется выше ростом. Его глаза блестят. У него уверенные движения, в голосе скрытая страстность. Это опытный оратор.
— Владимир Ильич, — говорит он, — учил нас великой правде революции. Освобождая человечество от подлости, лжи, лицемерия, мы, коммунисты, должны быть примером во всем. С этой точки зрения мы должны быть особенно бдительными и неустанно проверять свои ряды. Нет большего преступления, чем обман партии. Нет большего преступления, товарищ Примак!.. Вот ты, казалось бы, открыто критиковал здесь свои мелкие ошибки…
Семен неподвижен.
К Чубу быстро пробирается человек в шахтерке.
— Когда выходит человек и говорит: «Я украл гвоздь», — продолжает Файвужинский, — все умиляются: «Ах, какой честный, ах, как он исправился!» Но никто не знает, что этот же человек, кроме того, убил свою мать, изнасиловал ребенка и сжег деревню…
Примак, прищурившись, смотрит на оратора.
Чуб собирается что-то крикнуть Файвужинскому, но человек в шахтерке наклоняется к нему и тревожно шепчет что-то на ухо. Чуб быстро встает и выходит вместе с ним.
Шахтный двор жужжит, как растревоженный улей. Он полон людей.
Чуба встречают недружелюбным гулом.
— Я не могу приказать им спускаться, — говорит Чубу инженер, — особенно в восточные лавы. Там кровля ни к черту, а креплений нет. Нет лесу!
— Шляпа, — зло цедит сквозь зубы Чуб. — Бойченко, Мухмединов, Свядыш! Давайте свои бригады…
Чуба окружают шахтеры.
— Испугались? Идемте… Я сам спущусь с вами в шахту.
Он вырывает из рук инженера лампу и решительным шагом направляется к надшахтному зданию…
Три бригады во главе с Чубом входят в здание.
Сигналы.
Пошла вниз первая клеть с Чубом.
В зале, где заседает актив, стоит гул. Файвужинский уже не говорит, он кричит. Он теперь непохож на спокойного оратора, уверенно начавшего свою речь. Его все время прерывают репликами.
— Зажим самокритики! Линия на незабудки! И против угля… Срыв добычи! — выкрикивает он.
— Врешь! — кричит ему кто-то.
— А склока? А история с Бобылевой? Разве это не прямой обман партии? Покрыть преступление, выдвинуть на работу, соблазнить к сожительству…
— Гадина! — кричит Ольга со слезами на глазах.
— Товарищ Чуб, скажи свое слово! — Файвужинский поворачивается к президиуму. Чуба нет.
— Все равно. Он скажет потом… Тише, товарищи!.. Продолжаю. Снять помощника рудоуправляющего, чтобы на его место поставить безграмотного хулигана…
Матвей, схватившись за ручки кресла, молча приподымается. Братья хватают его за руки.
— …который заваливает добычу. Ведь крепежного леса нет, шахты работают на гнилье. Каждую минуту грозят завалы…
Гудок, протяжный тревожный гудок. В зале наступает напряженная тишина.