- Иди! - кричит Мазепа. - Иди! Ничего со мной не сделается! Они трусы! Я первому же глаза выткну!.. - и принимает стойку, растопыривает рога среднего-указательного.
Но куда там!.. Это только у Бельмондо в кино получается на раз раскидать десяток-другой шпаны. Пока Мазепа изготавливается вперед, на него набрасываются сзади, валят, берут в кольцо - и какие уж глаза выткнуть? - свои б уберечь: парни даже не наклоняются к нему, колотят ногами по чему ни попало!..
Красавица с пронзительным визгом бежит через ночной двор, который и виду не подает, что слышит визг, колотит в окно первого этажа флигелька в глубине.
В комнате зажигается свет. Парень, похожий на красавицу, как брат бывает похож на сестру, и на покойного директора "Трембиты", как сын бывает похож на отца, появляется - неглиже: черные трусы, синяя майка, - в перекрещенной раме окна, толкает ее!
- Убивают! Богдана убивают!
Брат одним махом перелетает подоконник, несется вместе с сестрою к арке, под сводами которой бьют уже не Мазепу, а бесчувственное мазепино тело!
- Что же дальше? - сама у себя спрашивает Алина. - Неужели как кино-Бельмондо? Или повылазили-таки из квартир сонные бугаи-работяги, пришли на выручку? Нет, это вот - вряд ли! Что же все-таки дальше?..
17. ГАДЮЧНИК У ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ
- Д-дальше? - нетвердо, заплетающимся языком переспрашивает опустившаяся алкоголичка лет пятидесяти, в которой только весьма извращенное воображение способно узнать ту юную гордую красавицу: "Будущей знаменитости - от меня"! - Д-дальше - К-коляня свистнул!
- Свистнул? - не очень соображает Алина.
- А-га, - подтверждает бывшая красотка. - Вот так, - и, оперев локти о грязную, в пивных лужицах, в рыбной чешуе пластиковую столешницу, вставляет в рот два пальца и шипит. - В общем, не важно, - резюмирует, удостоверившись, что свиста все равно не получится.
- И что же? Они послушались? - позволяет себе Алина усомниться.
- Они-то? Как миленькие! Стоят - прям' школьники, головы опустили. Один только залупнуться попытался, молоденький такой. Ты ж сам, говорит, сказал! А Коляня ему: заткнись, мол, и матом, матом. Вот так вот приблизительно!
- Не надо, - поморщилась Алина. - Ради Бога - не надо!
- А-а-а! - протянула женщина и высунула язык. - Не н-нравится?! Брезгуешь?
- Не нравится, - твердо согласилась Алина и невнимательным взглядом в который ужа раз обвела жуткую эту пивную забегаловку на задворках.
- А что Богдан?
- Что Богдан, спрашиваешь? Ты мне пивка еще принеси пару кружечек, а то совсем что-то память отшибает.
Алина брезгливо взяла за нечистые ручки порожнюю посуду, пошла к стойке.
- Б-богдан?.. А что - Богдан?.. - бормотала меж тем алкоголичка.
- Ну да, - соображала Алина, стоя в очереди к крану, которым управлял молодой крепкий парень, сам явно непьющий. - Богдан был без сознания. Богдану потом впарили, что это Коляня его спас. - Алина и не заметила, как сама - мысленно, во всяком случае, принялась употреблять жаргонные словечки. - На всю жизнь впарили! Привили чувство неистребимой благодарности. А как спас, как у него получилось! - мелочами Мазепа не интересуется. Верит в сильного человека и считает, что все тому по плечу. И подружка, конечно, ничего не рассказала. Коляня отговорил. Припугнул. Хороша подружка! Не-ет, так запросто люди не спиваются!
Пива, наконец, налили. Алина, оберегая ношу, славировала между пошатывающимися мужиками. Былая красавица хватанула полкружки сразу, вытерла рукавом губы.
- И ничего у нас после этого с ним не склеилось! Богдан ходил, конечно. Гордый был! Сам себе доказывал, что не боится. Коляня вокруг него и так вился, и эдак. Только все равно - ничего у нас с Богданом не склеилось! А и чего могло быть? Мне - семнадцать, ему - пятнадцать. И семьи, можно сказать, разные. Воспитание. Красота красотою, а воспитание! - и алкоголичка значительно подняла указательный палец. - Потом родители увезли его куда-то. На лето!
Первая любовь допила пиво и добавила, следуя своей логике:
- Я всегда знала, что его убьют!
- Кого? - испуганно спросила Алина. - Богдана?
- Коляню, Коляню! - усмехнулась первая любовь. - Богдан - непотопляемый. Заговоренный, - и отхлебнула из другой кружки. - Даже странно, что так поздно убили! Нарывался! Наглый был чересчур!
- Так вы, выходит, сейчас совсем одна? - Алина никак понять не могла, жалко ей эту несчастную или не жалко.
- А я и всегда совсем одна была, - равнодушно сообщила несчастная. Ну, подкинет он мне тыщу. Ну, прогуляем ее!
- А кто убил, не догадываетесь?
- Я? - изумилась алкоголичка и ткнула себя в грудь. - Догадываюсь? после чего пьяно, истерично, надолго расхохоталась. - Да если б всех, кто Коляню с удовольствием убил бы, собрать - они в эту ресторацию не вместились бы!
- А, может, этот? - с нелогичной надеждой спросила Алина. - Ну, который! Ты же, который, говорит, сам сказал! А?
- Этот? - снова расхохоталась женщина. - А чего? Может, и этот! Только навряд. Его и самого уже давно в живых нету! - хохотала, хохотала, хохотала!
(Алина, впрочем, еще прежде чем спрашивала, прекрасно понимала, что не этот).
Хохот первой любви перешел в истерику, в припадок. Алина тронула женщину за плечо, та не отреагировала, и Алина поняла, что, кажется, не жалко. Ей самой даже как-то грустно стало от того, что не жалко, но поделать она не могла ничего, разве что перед самой собою притвориться Алина и притворилась.
- Я пойду, ладно? - спросила виновато, робко и, не дожидаясь окончания истерики первой любви, со всех ног побежала из гадючника - мимо каких-то облупленных железобетонных заборов, мимо железнодорожной насыпи, мимо, мимо, мимо!
Впрыгнула в "Оку". Спрятала лицо в ладони рук, опертых о колени.
!Юная красавица склонилась над недвижимым Мазепою: жив ли?
!Молоденький парнишечка глядел на расходившегося Коляню не с укором даже - с изумлением: ты же сам, понял, сказал!
!сам сказал!
!сам!
"Нет! - встряхнулась Алина, включила мотор. - Не такой Мазепа человек, чтоб таиться, чтоб двадцать лет выжидать!"
Тронулась, миновала два светофора и, остановившись у третьего, сама себе возразила:
"Но что-то в этом все равно есть!"
18. ШУХРАТ ИБРАГИМОВИЧ ВЫХОДИТ ИЗ-ЗА ПОРТЬЕРЫ
Автор вполне готов предположить, что Алина, увлеченная одновременно своей любовью и своим расследованием, не умея отдать предпочтение ни тому, ни другому, причем, следует заметить, один предмет с другим входил понемногу во все более острый конфликт, подобный тем, что разрабатывали французские экзистенциалисты семнадцатого века: Корнель и Расин, - автор готов предположить, что Алина и думать забыла про полковника в белом, и запустившего - в соавторстве с судьбою - в ход всю эту историю (сам автор, во всяком случае, практически забыл) - полковник же в белом про Алину помнил всегда, а в один прекрасный день прямо-таки пригласил ее в свой обширный комфортабельный кабинет.