Деккер по-прежнему молчал, глядя в стену. Филипп собирал на поднос грязную посуду.
— Ну хорошо, — сказал Клаф. — Вы не хотите разговаривать со мной, вашим ассистентом, с человеком, отдавшим десять лет своей жизни вашей идее. Тогда я поговорю с вами так, как говорил бы с вами ваш противник. Человек, который берет под сомнение не только вашу идею, но и ваш образ мышления, ваше мировоззрение. Статью о вас я мог бы озаглавить так «Идеи Ньютона и мистика ума профессора Деккера».
— Какая чушь, — словно очнулся Деккер. — Вы явно не справились бы с ролью моего оппонента. Всем известно, что я давно не имею никакого отношения к мистике.
— Пока это известно только клерикалам, которые называют вас юродствующим материалистом. Итак, дамы и господа, — Клаф встал и прошелся по комнате, — дамы и господа, двести лет назад, примерно между 1710 и 1715-м годами теория Ньютона приобретает известность, но лишь теперь она становится в обществе модной и популярной. Однако стать модным еще не значит быть понятым. Чаще бывает как раз наоборот. Ведь для понимания чего-либо серьезного необходим достаточно высокий уровень культуры и образованности, а на этом уровне современное общество, увы, еще не находится. Вот тут-то и появляются на общественных подмостках всякого рода проповедники и популяризаторы. Некий профессор Деккер, ныне исчезнувший с общественного горизонта, лет десять назад слыл своего рода апостолом ньютонианства. Читая лекции, он высказывал мысли, почерпнутые у Ньютона, но они звучали у него как откровение и не столько пробуждали мысли слушателей, сколько поражали их воображение, подобно ритуальным завываниям шаманов и колдунов.
Деккер сделал беспокойный жест. Мисочка с недоеденным супом опрокинулась. Филипп торопливо вытер лужицу и промокнул салфеткой лицо профессора.
— Я ведь говорю не от себя, — сказал Клаф. — Я выступаю от имени некоего третьего, нашего с вами, профессор, общего противника. Итак, дамы и господа, как известно, лекции профессора Деккера всегда сопровождались опытами, а эта сторона у него была поставлена блестяще. Он казался магом, демонстрирующим детям волшебный фонарь.
Однако, дамы и господа, от непонимания идеи до ее вульгаризации всего один шаг, что подтверждает печальный опыт прошлого. Как мы знаем, профессор Оксфорда Жан Дезаглие пытался даже перенести механические представления Ньютона на общественную жизнь. Так в своей работе «Ньютоновская система мира — лучший прообраз государственной власти» он утверждает, что, согласно доктрине Ньютона, только то правительство законно, которое отвечает законам природы и ее системе равновесия.
— При чем здесь я, черт вас возьми совсем? — крикнул Деккер. — Я неоднократно и публично опровергал теорию Дезаглие.
— Конечно, — ответил Клаф, входя в роль. — Конечно, нам известно, что вы открещивались от взглядов Дезаглие, профессор. И все-таки мы смеем утверждать, что между вами существует глубокое фамильное родство. Экспериментальная философия Дезаглие, где Бог якобы великий архитектор мира...
— Опять путаница! — крикнул Деккер. — Как раз это сильная сторона Дезаглие. Бог познается не как откровение, а предстает внешнему созерцанию. Его можно будет отыскать расчетным путем. Он явится человеку как экспериментальный факт. Все наши знания о природе покоятся на фактах, ибо без наблюдения и факта наша натурфилософия — искусство слова, непонятный жаргон... Мне неприятно в Дезаглие другое — попытка приспособить науку к политике... Разве не понятно, что клерикалы, приспособившие религию к целям политики, погубили веру? Религия исчерпала себя, с ней кончено... Ее не оживить... На смену религии пришла наука. И не умозрительная наука, а эксперимент есть высшее и самоочевидное доказательство бытия Божия...
— За подобные мысли клерикалы и назвали вас юродствующим материалистом... Я все-таки хочу закончить разговор от третьего лица... Итак, дамы и господа, мы не берем под сомнение ни порядочность профессора Деккера, ни его талант экспериментатора. Но фетишизировав эксперимент, Деккер в теории, по сути, сошел с научной почвы. Он как бы изгоняет процесс мышления, интуицию и логику из акта познания. Внешнему опыту он приписывает такие же мистические свойства, какими наделяли внутренний опыт другие мистические и религиозные системы. Так рождается мистика ума, из которого сам ум изгнан, для которого он только вывеска.
— Хватит! — крикнул Деккер. Он был в сильном волнении Пошатываясь он вышел на середину комнаты — Чушь какая-то! Какая-то дикая нелепость!