О. Григориус продолжал стоять и смотреть.
— Он голоден, — сказал другой часовой. — Пусть идет к офицерской столовой. Там его накормят.
— Влетит нам, — сказал первый часовой.
— Проходи! — отозвался второй. — Вон к тому дому иди... Только по двору не шляйся...
Неподалеку от входа, у коновязей солдаты чистили лошадей. Увидев нищего странствующего монаха, они уставились на него с веселым любопытством.
О. Григориус сильно похудел за время странствий, глаза его воспалились, и одежда, порванная во многих местах, делала его похожим на обыкновенного нищего. Он подошел к дому, откуда пахло едой, и остановился. Спиной к нему, у окна сидел рыжеволосый офицер и курил сигару. Обернувшись, чтоб стряхнуть пепел, он увидел о. Григориуса и некоторое время с любопытством разглядывал его.
— Ты что, сбежал из монастыря? — спросил он.
— Нет, — сказал о. Григориус, — я сам ушел.
— А зачем же ты ушел? — спросил другой офицер, усатый и длинный. — Тебе там плохо было?
— Плохо, — сказал о. Григориус.
— Чем же плохо? — любопытствовал усатый. — Кормят там хорошо. Поят...
— Не хлебом единым жив человек, — сказал о. Григориус.
— Верно, — сказал усатый, — кроме хлеба нужны еще девки... С этим там туго...
Солдаты, собравшиеся вокруг о. Григориуса, заржали.
— Оставьте, — вдруг раздраженно сказал рыжеволосый усатому. Он пошел к столу, взял два куска хлеба, положил между ними ломоть мяса и, перегнувшись из окна, подал еду о. Григориусу. Тот поклонился.
— Чем же все-таки тебе в монастыре плохо было?.. Объясни...
— Неправда там, — сказал о. Григориус, — Бога там продали... В церкви Бога давно уж нет...
— Иди, старик, — сказал рыжеволосый, — да придержи язык... а то как бы под замок не посадили...
— А я не боюсь, — сказал о. Григориус, — чего мне бояться, если правда со мной?
— Какая правда с тобой? — спросил усатый.
— А такая, что вокруг нищета да труд до изнеможения... Народ угнетен деспотизмом, насилием, суевериями... А вы с ружьями и саблями находитесь здесь, чтобы защищать этот антихристианский порядок вещей... Да вы и сами знаете, что сюда принесли и что отсюда берете...
— Так вот ты кто! — сказал усатый. — Ты обыкновенный бунтовщик.
— Нет, — сказал о. Григориус, — бунт — то же насилие и кровь... Средство против насилия просто, настолько просто, что должно первым делом прийти в людские головы... Именно не участвовать в насилии, которое мы отрицаем... Если бы люди поняли, что добро, а не зло принесет им настоящую выгоду, если б угнетатели поняли, что насилие в конце концов принесет им беду, а угнетенные поняли, что злоба и ненависть принесут им так же беду... Если бы все поняли... Вот в чем трудность... Важно, чтоб поняли все.
— Понятно, — сказал усатый, — он сумасшедший... Я встречал подобных... Это из тех неопасных сумасшедших, которые проповедуют рай на земле... — он рассмеялся.
— Сумасшедший, сумасшедший, — раздраженно сказал рыжеволосый, — а хлеба пришел просить к нам, насильникам...
О. Григориус пристально посмотрел на рыжеволосого, встал на цыпочки, положил еду на подоконник и, повернувшись, пошел со двора. Солдаты расступились перед ним.
— Послушай, — крикнул рыжеволосой, — эй, монах... старик!.. Я же пошутил... Эй!.. — позвал он одного солдата, — возьми еду и догони его...
Солдат взял хлеб с мясом и догнал отца Григориуса за воротами.
— Возьми, старик, — сказал он, — чего обижаться...
— Не надо, — сказал о. Григориус...
— Куда ты без еды, — сказал солдат, — возьми...
— Ничего, — сказал о. Григориус, — мне бедные подадут... — и пошел не оборачиваясь.
Вскоре он вышел на обрывистый берег большого озера... Здесь было тихо, пустынно. Он лег ничком у берега и долго пил воду. Когда он поднимал голову, с лица его текла вода, а из глаз слезы.
Филипп и Самуэль долго шли по степи, пока вдалеке не увидели стадо и пастушеские шатры.
— Здесь начнем, — сказал Самуэль, — пастухи самый подходящий народ... Они проводят всё время в степи, а ночью под звездами, поэтому в них должно быть развито поэтическое чувство... Согласно Библии, пастухов особенно часто посещают видения...
— Из-за этих кустов? — спросил Филипп.
— Нет, — сказал Самуэль, — мы обойдем пастбище, и ты поднимешься из-за холма. Во-первых, с той стороны ты будешь ярче освещен солнцем, а во-вторых, я не могу тебе объяснить, почему, но мне не хочется, чтобы ты вылетал из кустов... В этом есть что-то мелкое... Птичье... Ты должен подняться из-за холма... Плавно и величественно...