За холмом Филипп снял с себя одежду, и Самуэль принялся драпировать его в занавеску.
— Что у тебя за настроение? — спросил Самуэль.
— Не знаю, — сказал Филипп. — Я не уверен...
— Пойми, — сказал Самуэль, — мы у истоков новой идеологии... Когда-нибудь об этом напишут во всех учебниках истории...
— Перестань! — сказал Филипп.
— Ты не понимаешь, — вскричал Самуэль, — вот в чем беда! Впрочем, не буду тебя дергать... Филипп, прошу тебя... Прошу тебя, когда ты будешь подниматься к небу, думай о чем-нибудь великом, значительном... Не о мелких человеческих поступках, а о подвигах человечества... О Прометее, о Христе, о Грегори Петри...
— А кто это... Грегори Петри? — спросил Филипп.
— Это мой двоюродный брат, — сказал Самуэль, — он убил себя голодом... из идейных соображений... Он умер, не принимая пищи... Но когда-нибудь о нем и его трудах услышат и поймут его подвиг... Так же, как поняли подвиги прошлого... Так же, как поймут и наш... Человек, Филипп, совершая подвиг, случается, выглядит со стороны смешным... И лишь потом... Лишь потом... Дай я тебя обниму, и пусть нам сопутствует удача...
Они обнялись, Самуэль пошел назад, к кустам, а Филипп пополз к вершине холма.
На пастбище между тем пастухи, лежа в тени, смеялись, переговаривались друг с другом, в то время как овцы и козы бродили, пощипывая траву. На фоне этого почти ветхозаветного пейзажа и возник освещенный солнцем Филипп. Он поднялся еще не очень высоко, когда его заметил какой-то юноша-пастух. Некоторое время он в оцепенении смотрел на парящую в воздухе фигуру, а потом дико закричал, указывая пальцем на Филиппа, который в эту минуту пролетал над вершинами деревьев.
Пастухи вскочили в страхе и бросились к шатрам. Все, кто встречался им по пути, сначала пугались криков и только потом, заметив летящую в воздухе фигуру, или присоединялись к бегущим, или прятались в кусты и за камни... Филипп и сам был потрясен происходящим и всё это видел как бы со стороны. Он летел в страшном смятении, полный противоречивых чувств.
Самуэль выбежал из-за кустов и принялся останавливать бегущих.
— Стойте! — кричал он. — Люди, опомнитесь!.. Чего вам бояться?! Не бойтесь того, что вы видите, а гордитесь и радуйтесь!.. Может быть, вы когда-нибудь поймете, что это был самый счастливый день в вашей жизни!..
Вокруг него начала образовываться небольшая толпа.
— Люди! — вдохновенно взывал Самуэль, — идите и говорите: «Он пришел!..» Он научит вас, он объединит вас...
Толпа становилась всё гуще. Самуэля слушали, возбужденно переговаривались, становились на цыпочки, чтобы видеть проповедника.
Филипп к тому времени миновал селение и летел над горной деревушкой. Там тоже началась паника. В местной церкви ударили в колокол. Лишь на пороге дома кузнеца сидел человек, не обращавший никакого внимания на переполох. Это был сын кузнеца, которого исповедовал Филипп и который остался жив после причастия. Когда летящая фигура появилась над ним, он проводил ее безразличным взглядом.
К вечеру Филипп и Самуэль встретились в оливковой роще. Филипп устало лежал на траве, прикрывшись оконными занавесками. Самуэль бросился к нему.
— Это наши люди! — возбужденно крикнул он. — Их сердца — наши... Они слушали меня, как не слушали никогда ни одного проповедника... Они поверили мне... Наконец-то!..
Он упал на землю рядом с Филиппом.
— Ты счастлив? — спросил он Филиппа и обнял его за плечи.
— Я устал, — сказал Филипп. — Не знаю почему... Я очень волновался...
— Еще бы, — сказал Самуэль. — Но начало блестящее... Сверх ожидания... Переоденься, — он вынул из котомки одежду Филиппа. — Я сейчас приготовлю поесть... По такому случаю... вот, — он вынул бутылку рома, — у меня было с собой немного денег... На черный день... Но теперь зачем их беречь... Лавочник так напуган, что даже не пытался меня обсчитать. Всё хорошо, дорогой брат мой... Итак — за подвиг!.. — он налил ром в металлические кружки. — За удачу в подвиге!..
В монастыре, в келье настоятеля сидели Деккер и Клаф.
— Я всегда относился к вам с доверием, — говорил о. Мартин. — Вы не станете отрицать. Я говорил о том, что лаборатория необходима не только именно нам, а вообще церкви... Но вы поступили безответственно. Надо было предвидеть последствия. Речь идет о богохульстве... Он выдает себя за Мессию... Среди народа бродят слухи о каком-то царстве добра, возникают какие-то ложные и нелепые надежды... Мы обязаны публично его разоблачить.
— Ни в коем случае, — сказал Клаф. — Я попрошу вас связаться с губернатором и потребовать, чтобы этих людей не смели трогать, если власти не хотят сделать из них святых и мучеников.