— Сэр, — сказала Джесси, — я никогда не поверю, что мистер Фотерингей, при его скептических, консервативных взглядах, мог стать на путь анархизма...
— Не поверите, — сказал Гомшот, — а между тем все видели, как он опрокинул горящую лампу, Фотерингей?
— Опрокинул, — сказал Фотерингей, — но я ее опрокинул потому, что не верил в чудеса и не учёл последствий чуда... Теперь же я понимаю, что должен пользоваться своим даром очень осмотрительно... Однако должен заявить, что, вопреки моим прежним убеждениям, я пришел к выводу, что творить чудеса не трудней, чем ездить на велосипеде... А ведь с этой трудностью я справился еще в юношеские годы...
— Вот что, Джордж, — сказал Бомиш, — перестань нас разыгрывать... Ты ведь видишь, что у мистера Гомшота плохое настроение!..
— Но ведь это еще не значит, что он должен ставить под сомнение мой дар творить чудеса, — сказал Фотерингей.
— Что вы говорите, Джордж, — сказала Джесси, — опомнитесь... Мистер Гомшот, по-моему, он не здоров...
— Нет, я здоров, — сказал Фотерингей, — и я вам докажу это...
— Доказывать это вы будете в другом месте, — сказал Гомшот, который сильно побагровел, — у меня вы больше не работаете...
— Тем более, сэр, — сказал Фотерингей. — Я хотел бы доказать, что вас зовут не мистер Гомшот, а мистер Пустая Голова. Если вы ударитесь о стену, мистер Пустая Голова, то издадите звук, будто пустой пивной бочонок ударился о забор.
И вдруг, на глазах у всех, Гомшот подбежал к стене и трижды ударился головой, боднул стену, словно бык, действительно издав при этом звук пустого бочонка. Все оторопели и потеряли дар речи, и в этой тишине Фотерингей собрал свои принадлежности, взял зонтик и вышел. Только после этого Гомшот обрел дар речи и стал звать полицию.
— Он совершил на меня нападение, — кричал Гомшот явившемуся по вызову констеблю Уинчу, — в целях подрыва безопасности общества, он пользуется приемами социалистических заговорщиков, которые выдает за чудотворный дар...
— Мы примем меры, сэр, — сказал Уинч, — скандалам и бесчинствам этого Фотерингея пора положить конец.
Вечером Фотерингей встретился с Джесси у входа в концертный зал.
— Я так рада, что вы пришли, — сказала Джесси, — я знаю, что вы не большой любитель музыки, но мне кажется, здесь безопасней всего... Мистер Гомшот обратился в полицию. Вас могут арестовать за нарушение общественного порядка.
— Ничего, Джесси, — сказал Фотерингей, — мы живем в цивилизованном мире, который с каждым днем становится всё цивилизованней... Единственное, что злит людей, — это непонятное и непохожее... Всякий, кто стал на путь волшебства и чудотворения, должен учитывать это... Может, я сам виноват, что меня возненавидели Гомшот, Кокс, Уинч и прочие... Совершенно так же, как собака не укусит или лошадь не ударит копытом, если не разозлить и не испугать их...
— Вы сильно изменились за последние дни, Джордж, — тихо сказала Джесси.
— Может быть, — сказал Фотерингей, — я сам это чувствую...
В зале филармонии ярко горели свечи и музыканты настраивали инструменты.
— Это моя любимая опера, — сказала Джесси, когда они уселись на места, — «Тангейзер» Вагнера... Хотите, я прочту вам содержание?
— Прочтите, — сказал Фотерингей, думая о своем.
— Волшебная гора близ Эйзенаха, — начала с увлечением Джесси, — в таинственном полумраке мелькают группы сирен и наяд. В страстном танце проносятся вакханки... Осень... Пилигримы возвращаются из Рима... И вот еще один пилигрим... С трудом можно узнать в нем Тангейзера. Но страшен приговор, который произнес Римский Папа. Пока не зацветет в его руках посох, Тангейзер будет проклят... Из Варбурга доносится хорал... Это знаменитый хорал в честь Елизаветы...
— Извините, Джесси, — сказал, словно очнувшись, Фотерингей, — пожалуйста, прочтите еще раз это место...
— Насчет хорала? — спросила Джесси.
— Нет, насчет посоха, который расцвел... Впрочем, не надо, я и так понял... Очень интересное чудо... Придумать необычное чудо, ведь это тоже трудно, поверьте, Джесси... Придумать чудо гораздо труднее, чем его совершить... Может, потому так мало среди нас чудотворцев... Я сейчас, Джесси... Я быстро...
И, оставив оторопевшую, растерянную Джесси, Фотерингей вышел из зала. Прозвучали первые аккорды оперы Вагнера «Тангейзер».
Фотерингей терпеливо шел в темноте, ощупывая дорогу зонтиком.
— Это замечательное чудо, — бормотал он, — оно привлекательно и безобидно.
Он воткнул свой зонтик в дерн возле дорожки и приказал: