— Зацвети... — послышался странный шелест. — Какой аромат, — вскричал он и торопливо чиркнул спичкой, — чудо свершилось! Мой зонтик превратился в куст роз... — Вдруг послышались чьи-то шаги. — Назад! — крикнул Фотерингей. Куст быстро понесся назад и сразу же послышался крик и брань подходящего: — Какой болван кидается ветвями шиповника, — закричал кто-то из темноты, — вы оцарапали мне ногу.
— О, черт, — тихо сказал Фотерингей, — надо было сказать: «Прими прежний вид», а я поторопился и сказал: «Назад...» Надо извиниться... Прошу прощения, сэр, — начал было Фотерингей и тут же осекся. К нему подходил констебль Уинч.
— Зачем вы кинули палку? — спросил констебль. — Э, да это тот самый Фотерингей, который наскандалил в зале «Антениум», разбил лампу в «Длинном драконе» и нанёс оскорбление действием мистеру Гомшоту... А сейчас, бросив палку, вы нанесли оскорбление полиции, молодой человек... Вот что вы сделали...
— Видите ли, мистер Уинч, — начал Фотерингей, — я очень жалею, что так вышло. Дело в том...
— Ну, в чем?
— Дело в том, что я сотворил чудо...
— Сотворил чудо... Он сотворил чудо! Скажи пожалуйста! Потеха да и только... Да ведь вы тот самый молодец, который не верит в чудеса. Нет, это опять ваши проклятые фокусы...
— Ну, мне надоели эти преследования и недоверие, — крикнул Фотерингей, которого внезапно охватила ярость, — хватит! Я покажу вам, какие это фокусы! Убирайтесь! Убирайтесь! — И Фотерингей протянул руку вперед в совершенно случайном направлении... В то же мгновение послышался свист, и констебль Уинч исчез. Чиркнув спичкой, Фотерингей увидел, что трава в том месте, где стоял мгновение назад Уинч, дымилась. — Господи, — растерянно сказал Фотерингей, —какая необыкновенная сила. Я никак не думал. Право, нет. Хотелось бы знать, как выглядит место, куда я отправил бедного Уинча.
В праздник, в знойный полдень в Сокольниках, во время гулянья народ наблюдал необычайное явление. Первым его заметили самоварники, которые расположились длинной вереницей прямо на траве, каждая семья вокруг своего самовара, зазывая на чай покупателей.
— Гляди, тятя, чтой-то полетело, — сказала отцу девочка, которая доставала из узла чашки и расставляла их на траве.
— Да где полетело, Марфутка? — спросил отец.
— Известно где, на небе, — сказала Марфутка.
— Экая невидаль, — сказал отец, — да что ж на небе полететь может, окромя птицы небесной... Ты, Марфутка, лучше аккуратней чашки расставляй, чтоб не разбить, да кулёк с углем не перекинь. А то мы с тобой сегодня поздненько пришли, с краю место заняли. Половчей надо повертываться, если не хотим поссориться с желудком.
— А ты, Емельян, напрасно Марфутке своей не веришь, — отозвался сосед, рябой мужик, — последнее время по небу всякая чертовщина взялась летать... Вон, говорят, на Троицын день в Перовой роще летающую миску видели... аккурат к дому Семёна подлетела...
— Да ну, — удивился молодой мужик с усами.
— Вот те ну, — отозвался рябой.
— А что в той миске? — спросил Емельян.
— А в той миске старик с бородой, — сказал рябой, — а лицом наполовину синий, наполовину малиновый...
— Да ну, — удивился усатый мужик.
— Вот те ну, — отозвался рябой.
— И что тот старик? — спросил Емельян.
— Старик на Семёна глянул, — сказал рябой, — и матерно в его направлении выразился...
— Да ну, — удивился усатый.
— Вот те ну, — отозвался рябой.
— А Семён? — спросил Емельян.
— А Семён в обратном направлении выразился, да так, что миску в один момент на край неба унесло, и там она пропала...
— Да ну, — удивился усатый.
— Вот те ну, — отозвался рябой.
— Тятя, опять летит, — крикнула Марфутка.
И верно, в этот раз уж и Емельян заметил, и рябой, заметил и усатый да и другая публика.
Рты у народа раскрылись от изумления, шапки у многих на землю попадали.
Меж тем бедный констебль Уинч в полуобгорелом от большой скорости мундире, сделав круг, приземлился прямо на луг, понесся, оставляя за собой на траве дымный след, и затормозил у ряда самоварников, а именно возле Емельяна, самого крайнего из них. Бедный Уинч не понимал, что с ним происходит и где он, однако, увидев большое скопление народа, он, по полицейской своей привычке, тут же закричал на народ, требуя разойтись. Но поскольку кричал он на чистом английском языке, народ не понимал, не расходился, а только глазел удивленно.
— Так ведь это фигляр, — радостно крикнул наконец Емельян.
— Какой же это фигляр, — сказал рябой, — ежели он по небу летает.