Камера скользила по болельщикам на трибунах, и среди толпы мелькнула девушка с белокурыми кудрями.
— Видели её? — схватил меня за руку Джимми.
— Эта девушка…
— Это была Джун. Она мне подмигнула!
На сей раз встал и ушёл я. Он последовал за мной, а я ждал перед театром, сразу под афишами.
— Взгляните сюда, — махнул я головой на плакат. — Эта картина снята в 1917. — Я выдавил из себя улыбку. — Вы забываете, что в фильмах снимались тысячи красивых блондинок, и у большинства были кудряшки.
Он весь дрожал и совершенно меня не слушал. Я положил ладонь ему на плечо:
— Вот взгляните…
— Я её здесь искал. Неделю за неделей, год за годом. Раз такое дело, почему бы вам не узнать правду. Это не впервой. Джуни снова и снова появляется в фильмах, где точно никогда не снималась. Не только в ранних, ещё до неё, но и в тех, что были выпущены в двадцатых, когда я с ней дружил и отлично знал, в каких она играет. Иногда она лишь мелькает на экране, но я успеваю ее заметить… а потом она исчезает и, когда пересматриваешь, больше не показывается. Одно время дошло до того, что я стал бояться ходить в кино… думал, крыша поехала. Но вот и вы её увидели.
Я медленно покачал головой:
— Извините, Джимми, но я никогда этого не говорил. — Глянув на него, я махнул на свою машину, припаркованную у обочины. — Вы выглядите усталым. Давайте, я отвезу вас домой.
Он выглядел не просто усталым, а потерянным, одиноким и бесконечно старым. Но его глаза сверкали упрямым блеском, и он намертво стоял на своем.
— Нет спасибо. Я останусь на второй сеанс.
Садясь за руль, я заметил, что он идёт в кинотеатр, туда, где настоящее становится прошлым, а прошлое — настоящим. Киномеханики называют эту штуку проектором, но на самом деле это машина времени. Она может перенести вас в прошлое, играть шутки с вашим воображением и памятью. Оживить девушку, умершую сорок лет назад, вернуть старика в ушедшую молодость…
Однако я принадлежал к реальному миру и остался в нём. Я не пошел в кино ни на следующей неделе, ни через одну.
Снова мы увиделись с Джимми почти через месяц, на съемочной площадке.
Снимался вестерн по моему сценарию, и режиссер хотел добавить диалог, чтобы фильм вышел подлиннее. Вот меня и вызвали, и я приехал к ним на ранчо.
Большинство студий для вестернов держит ранчо, и это было одним из самых старых. Им пользовались ещё во времена немого кино. Меня заинтересовал деревянный форт, где как раз снимали сцену с массовкой… ей-богу, я видел такой ещё на одной из первых картин Тима Маккоя. Поэтому, пошушукавшись с режиссёром и написав для ведущих актёров несколько дополнительных строк, я из любопытства отправился побродить по форту, а остальные готовились к новым эпизодам.
Спереди царил обычный упорядоченный беспорядок. Основной состав и съёмочная группа сновали вокруг трейлеров, а массовка растянулась на травке и пила кофе. Но здесь, сзади, я бродил в полном одиночестве по затхлым, бревенчатым комнатам, построенным ради съёмок в позабытых полнометражках. У этого бара стоял Хут Гибсон, а на этой люстре в танцзале раскачивался Джек Хокси. А вот покрытый пылью стол, где сидел Фред Томсон, и за углом, в спальном бараке…
За углом, в спальном бараке, на краю заплесневелого матраса сидел Джимми Роджерс и таращился на меня.
— Вы? — встрепенулся он при моём приближении.
В двух словах я объяснил, что меня сюда привело. Он мог ничего не объяснять: ему позвонили, предложив денек поработать в массовке.
— Эта тягомотина растянулась на весь день, а там жарко. Вот я и подумал, а не пойти ли тихо сюда и немного вздремнуть в теньке.
— Откуда вы знали, куда идти? Бывали здесь раньше?
— А то. Сорок лет назад вот в этом самом бараке. Мы с Джуни когда-то приходили сюда во время обеденного перерыва и…
Он запнулся.
— Что-то не так?
Что-то действительно было не так. В киношном гриме Джимми Роджерс был идеальным образчиком седого старожила Дикого Запада. Кожаные штаны, рубашка с бахромой, белые усы и все прочее. Но под макияжем угадывалась бледность, и руки с конвертом дрожали.
Конверт….
Он протянул его мне:
— Вот. Может, будет лучше, если вы прочтете.
Конверт был не запечатан, без марки и адреса. В нем лежали четыре странички, исписанные красивым почерком. Джимми не сводил с меня глаз, пока я медленно их вытаскивал.
— Когда я вошел, он лежал здесь прямо на матрасе, — пробормотал он. — Будто ждал меня.
— Но что это? Откуда он взялся?