— Много, товарищ Сталин, больше ста, может быть, двести. Скорее всего, вся бронетехника осталось на поле, ни один танк или бронетранспортер не ушел. Сказать точно пока невозможно.
— Это почему же.
— Вся подбитая бронетехника, товарищ Сталин, оказалось на небольшом участке местности, все заволокло дымом и еще, извините, ужасном смрадом горящей техники, горючего и человеческих тел. Я, было, пытался подойти, посчитать, но пока это было невозможно, так как танки продолжали взрываться. Нужно дождаться, когда прекратятся взрывы и уляжется дым. А потом… меня арестовали.
— Точно белая горячка, — подсказал кто-то.
— Готовы ли фотографии? — спросил в это время Верховный по телефону. — Ничего, пусть несут мокрые, охладить пыл.
Раскрылась дверь, и вошел человек в белом халате, который принес мокрые фотографии, разложенные на стекле. — Спасибо, положите на стол, — распорядился Верховный.
Участники совещания, потрясенные увиденным, разглядывали фотографии… Не проронив ни звука.
— Можно мне посмотреть? — спросил Верховцев.
— Да, конечно.
Капитан сразу узнал знакомую местность и массу подбитых танков. Да, это было его поле боя.
— А теперь расскажите об этом особом отряде, товарищ Верховцев, — попросил Верховный. И капитан обо всем рассказал, не приукрашивая и ничего не скрывая. Закончил от тем, что отряд исчез так же незаметно, как и появился.
— Эх, надо было попросить или захватить это оружие, — сказал кто-то. — Где теперь этот отряд искать, и что это за отряд?
— Вы не задавались такой мыслью, товарищ Верховцев, попросить или захватить новое оружие?
— Да, задавался, товарищ Сталин, но решил этого не делать.
— Почему.
— Вы знаете, к тому времени мы уже знали о выдвинутом ультиматуме, и я пришел к выводу, что и ультиматум и действия этого отряда, являются звеньями одной, очень серьезной операции, и решил не вмешиваться.
— Вы именно так подумали?
— Да, товарищ Сталин.
— Интересно. Вы именно так подумали, — повторил он, подошел к Верховцеву и внимательно посмотрел ему в глаза. — Кстати, а за что вас арестовали? Вам предъявили обвинение?
— Да, за нарушение Устава Красной Армии, в частности, за то, что я не доложил о прибытии в расположение батальона этого особого отряда. Я уже взялся за телефон, но меня остановил командир отряда, и убедил не делать этого.
— Чем же он это объяснил?
— Он сказал, что не исключено, что к линии связи подключился вражеский шпион, что часто бывает, и если сказать о секретном оружии, то противник предпримет все возможные меры, чтобы захватить его. И я согласился.
— Да, это разумно.
Верховный отошел от Верховцева. — Итак, товарищи, мы узнали о действии нового оружия, как из рассказа товарища Верховцева, так и фотографий. Надеюсь, теперь ни у кого сомнений нет. К сожалению, мы ничего не узнали об его устройстве.
Он снова вернулся к Верховцеву. — Товарищ Верховцев, подумайте хорошо, может быть, вы еще можете что-то сказать об этом. Ведь до этого вы только отвечали на мои вопросы. Вспомните все происшедшие события. С той точки зрения, что нам нужно, как можно больше узнать об этом прекрасным оружии, в котором мы очень нуждаемся.
— Да, товарищ Сталин, мне есть что дополнить. Капитан Неустроев, командир отряда, попросил меня выделить ему технически грамотного бойца, в качестве помощника. Я выделил рядового Исаева, который закончил технический ВУЗ в этом году. Какую Исаев оказывал помощь, я сказать не могу, но видел, как капитан что-то рассказывал ему об устройстве оружия, которое я назвал трубкой с ручкой. Видел это я это, правда, издалека, а слышать ничего не слышал. Переговорить с Исаевым после окончания боя мне не удалось. Возможно, Исаев может что-то дополнить. Вот, пожалуй, и все.
И снова тренькнул телефон на столе Верховного. — Да… да, пропустите. Ваши однополчане, Верховцев, уже позаботились о рядовом Исаеве. Особист, узнав, что вас арестовали, «настучал» командиру полка о том, что Исаев якшался с командиром отряда, и его тоже арестовали, на всякий случай. А когда командир полка узнал, что вас вызвали в Кремль, отправил сюда и Исаева. Что ж это разумно. Хотя можно предполагать, что командир полка просто решил выслужиться.
* * *
Николай никак не мог прийти в себя, так как все прошедшие события слились в какой-то тугой комок: караул у командного пункта, появление незнакомца, назначение помощником командира отряда, изучение гранатомета, бой, стрельба по танкам, злосчастный промах по цели, непонятный арест и вот теперь… Кремль. Есть, от чего закружиться голове.
Когда он вошел в кабинет Верховного, совсем оторопел, но, увидев своего командира, немного пришел в себя, и даже хотел отдать ему честь, но спохватился.
Верховный подошел к нему: — Назовите себя.
— Рядовой Исаев, комендантский взвод второго батальона.
— Вы знакомы с командиром особого отряда капитаном…
— Неустроевым, — подсказал Верховцев.
— Я не могу сказать, что я знаком, товарищ Сталин. Но я с ним общался, недолго.
— И в чем заключалось это общение?
— Прежде всего, он рассказал мне об устройстве ручного противотанкового гранатомета, все его тактико-технические характеристики, научил заряжать и стрелять. Затем мы с ним участвовали в бою, отбивали танковую атаку.
— Вы это все освоили?
— Да, товарищ Сталин.
— Вам пришлось стрелять из гранатомета?
— Да, конечно, во время боя я подбил три танка. Правда, на четвертый раз промахнулся, поспешил.
— Трудно ли стрелять, и как долго нужно учиться?
— Нет не трудно, особенно тому, кто умеет стрелять. Я все освоил за 15 минут, но я Ворошиловский стрелок.
— Вы можете рассказать нам об устройстве этого оружия?
— Да, могу. Могу рассказать, и нарисовать, была бы доска.
— Хорошо, приступайте, а вы, товарищ Верховцев, пока присядьте. Верховный не торопясь подошел к занавеске на стене, отодвинул ее, и под занавеской оказалось доска, лежали мел и влажная тряпка.
Как только Николай подошел к доске и взял мел, он сразу успокоился, почувствовав себя, как на обычном семинаре. Свое сообщение он начал с рассказа о системе связи особого отряда, летающих «модельках», экране (волшебном блюдечке). И неведомом ИИ, который мгновенно пересчитал вражескую бронетехнику, которой оказалась более двухсот единиц, «захватил» эти цели и разделил их на секторы между стрелками, а затем постоянно корректировал секторы в зависимости от обстановки.
Теорию кумулятивного взрыва он пояснил рисунками, но, как вскоре оказалось, эту теорию поняли далеко не все. Когда он сообщил, что скорость полета кумулятивной гранаты составляет 150 м/сек, послышался недовольный голос.
— Послушай, парень, ты хотя бы представляешь, сколько нужно взрывчатки, чтобы пробить броню при такой скорости? Вот у нашего противотанкового ружья начальная скорость составляет более 1000 м/сек. Ты сам подумай! Ведомо ли тебе, что сила удара находится в квадратной зависимости от скорости?
У Николая мелькнула мысль, что это главный конструктор противотанкового ружья, который предполагал, что на совещании будет рассматриваться вопрос о массовом производстве доработанного им ружья.
— Да, это так, — согласился Николай, — если вы имели в виду квадратичную зависимость. Но в данном случае мы имеем дело с реактивным полетом, и функция такого полета имеет совсем другой вид, так как масса снаряда уменьшается по мере сгорания топлива. И Николай написал на доске длинную и сложную формулу. — А если взять производную от этой функции, то мы получим… И Николая продолжил писать, хотя брать производную было большой глупостью. Он просто хотел остановить этого, наверняка, талантливого человека, скорее всего, самоучку и практика.