Докладчик посмотрел на фюрера, и, увидев его нетерпеливый жест, продолжил: — Понимая, что наступление невозможно, он доложил командиру полка, который дал команду ничего не предпринимать, сам прибыл на место, и, поняв ситуацию, дал команду отступать. Я переговорил, мой фюрер, с нашими видными учеными, физиком и медиками. Они предполагают, что это электромагнитное, модулированное излучение, воздействующее на глазные рецепторы человека так, что оно, как бы обманывает нервную систему, превращая все сигналы рецепторов в абсолютный первичный спектр, то есть в белый свет. Физик очень заинтересовался этим явлением и сказал, что наверняка можно разработать, как он сказал, «противоядие», но для этого ему нужен источник этого излучения. Нам его получить не удалось. В этой операции мы никаких потерь не понесли, зато, по крайней мере, узнали, что у противника появилось новое средство обороны. По этой части разведки у меня все. Можно продолжать?
— Да, пожалуйста!
— Следующая группа разведки действовала вот здесь, — сказал докладчик, подходя к карте. — Однако командир разведывательного подразделения забыл ваше мудрое наставление, мой фюрер. Он докладывал, что противник в панике бежит, бросая запряженные повозки, имущество и даже дымящуюся походную кухню, добавив, что на обратном пути прихватит ее, чтобы посмотреть на дурацкие русские щи и кашу. Он спохватился, когда подразделение прошло несколько километров, не встречая сопротивления, но было поздно. Русские не отступали, мой фюрер, а обманули нашего командира, как мальчишку. Они просто сдвинулись в стороны, а потом сомкнулись, окружив нашу группу. Командир докладывал, что они пытаются отстреливаться, потом отвечать на вызовы перестал. Что там происходит в настоящее время, я не знаю. Кроме того…
— Минутку, — остановил его фюрер. — Господа, мне нужно ненадолго удалиться. Вы продолжайте доклад, и организуйте разработку нескольких вариантов наших дальнейших действий. Да, нескольких, не менее трех. Я вернусь минут через десять. Фридрих, пойдемте со мной. Ну… я пошел.
Фюрер начал вставать, попытавшись взять левой рукой свой блокнот, но сделать этого не смог, так как его левая рука начала трястись, и он остановил ее рукой правой, а блокнот подхватил Фридрих.
— Дайте мне ваш пистолет, Фридрих, — сказал фюрер, когда за ними закрылась дверь его личного кабинета.
— Зачем? Что вы надумали? Не делайте этого! Все утрясется. Сейчас мы разработаем отличный план.
— Фридрих, мы с вами были добрыми друзьями, но ведь вы еще и мой подчиненный, вы должны выполнять мои приказы. Давайте пистолет!
— Ну, раз так, пожалуйста.
— Фридрих, вы идите! Нет, постойте! Сожгите мой блокнот. И еще, я освобождаю вас от принятой вами присяги. Поступайте так, как велит вам ваша совесть. Теперь идите!
— Есть, мой фюрер!
Когда Фридрих аккуратно закрыл дверь, послышался глухой выстрел…
Глава 12
— Серега, ты выпуск известий «В последний час» слушал? — спросил рядовой Алексей.
— Да не Серега, а «товарищ сержант», надоело повторять. Меня командир уже несколько раз бранил за то, что ты нарушаешь устав, а я не пресекаю.
— Ой, извини, я же не нарочно, машинально, так прицепилось, никак не отвыкну от гражданки.
— Ну ладно, слушал, конечно, известия.
— Ну и что ты понял?
— Да все понял, как не понять, не дурней других.
— А что ты понял конкретно?
— Да все понял. Германия капитулирует, сдает оружие и из своих вояк создает рабочие отряды для восстановления нашего народного хозяйства. Правда, что-то не понял про иждивение. Я знаю, кто такие иждивенцы, а причем здесь иждивение, как-то не понял.
— А, ты просто не слышал, тебя к командиру вызывали, а Сашка-очкарик из первого взвода, он студент, объяснил, что это такое. Так вот, «собственным иждивением» означает, что фашисты все работы по восстановлению должны обеспечивать своими механизмами, материалами, инструментом, спецовками, ну и пропитанием, конечно.
— Понятно, правильно придумали. Нечего им на нашем горбу сидеть.
— Ну а что ты еще понял?
— Еще я понял, что войне конец, и мы скоро по домам, скорей бы. Страсть, как по своей Зинке соскучился.
— Так, правильно. Ну а еще что?
— Да вроде все.
— Э, Паря-Ваня, не все. Подумай про кинотеатр!
— Да ты что, Лёха! Какой, к лешему, кинотеатр? Неужели ты думаешь, что про твой кинотеатр будут говорить в сводке новостей? Даже если он сгорит? Ты своим кинотеатром уже всех задолбал. «Ах, какой у нас кинотеатр, ах какой шикарный!» — передразнил Сергей Алексея.
— Типун тебе на язык, он же деревянный. А кинотеатр действительно шикарный… с балконом. Да только я спрашивал про другой кинотеатр, карманный.
— Какой еще карманный?
— Ты что, забыл? Я про кинотеатр, который изобретатель нес товарищу Сталину.
— А, про этот. Помню, конечно. А какая связь между этим кинотеатром и капитуляцией Германии?
— Да как же ты не понимаешь, связь самая прямая. Вспоминай, и думай, как было дело. Мы стояли в карауле, появился незнакомец, сказал, что он изобретатель и показал кинотеатр. И сказал, что несет его товарищу Сталину. Мы могли его задержать и отвезти в комендатуру, а мы его пропустили, да еще и проводили. А дальше события развивались следующим образом. Изобретатель отдал кинотеатр товарищу Сталину, ему сейчас некогда ходить в кино. А этот кинотеатр можно включить в любое свободное время, например, даже у себя в кровати. И товарищ Сталин посмотрел свой любимый фильм «Волга-Волга», а может еще какой, там же много фильмов, отдохнул, расслабился, отбросил все дурные мысли и сразу сообразил, что надо делать и — пожалте бриться — капитуляция. Я сразу все сообразил, я бедовый, у нас в Тулуне все такие.
— Ух, ты! Точно, бедовый! Здорово! Это получается, что если бы мы его не пропустили, не было бы ни ультиматума, ни капитуляции. Значит, мы с тобой, можно сказать, основатели успеха.
— Ну, это не совсем так. Это товарищ изобретатель, мудрый человек, сам товарищ Сталин, наша Красная Армия, ну и мы, конечно. Наш вклад, конечно, небольшой, но существенный.
— Слушай, Алексей, а ведь если рассказать кому про такой кинотеатр, никто и не поверит.
— Мы не будем ничего рассказывать. Вспомни, что сказал нам изобретатель — никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не рассказывать.
— Остается надеяться, что товарищ Сталин даст команду, чтобы стали выпускать такие аппараты для народа, хотя, как я понимаю, дело очень сложное, и займет много времени. Мы, может быть, и доживем.
— Может и доживем. А ты что будешь делать, как только вернешься домой?
— Зинку целовать, конечно. Смешной ты парень. А ты?
— А я, наверное… Ну, не знаю. А… вот. Пойду в кинотеатр, и там в этом, как его… в фойе, познакомлюсь с самой симпатичной девчонкой. А что? Я солдат видный.
— Заболтались мы с тобой, видный солдат. Пошли, а то на ужин опоздаем. Сегодня обещали приготовить что-нибудь вкусненькое.
— Да, надо идти. Слушай, а давай на радостях врежем парадным шагом, так, чтобы наш старшина позавидовал.
— Давай! С удовольствием!
И они врезали, вдарили так, как никогда не ходили на занятиях по строевой подготовке. Грохотали сапоги, свежий ноябрьский ветер развевал полы шинелей и забрасывал снежинки за шиворот, но это им нисколько не мешало.