— Эх, черт возьми! Да здесь практически нет никакой обороны. Вот растяпы! Уверяли меня, что противник здесь наступать не будет. Я всегда говорил — «написали на бумаге, да забыли про овраги». Поверили устаревшей карте, должной разведки не организовали. Интересно, как противник узнал, и учел эти изменения местности?
— Все очень просто. В газетах и по радио сообщали о трудовых подвигах передовиков-стахановцев при разработке торфа и работах по мелиорации. Указывали места, где эти разработки проводятся, а противник просто читал наши газеты и слушал наше радио. У него есть особый аналитический отдел, который занимается подбором и анализом всей публичной информации. Что касается слабой обороны на данном участке, то не беспокойтесь, ни один танк там не пройдет. И что вы скажете насчет содержания ультиматума?
— Да, содержание очень серьезное, я о таком и подумать не смел.
— Хорошо, тогда считаем, что операция согласована, она начнется в ближайшее время, прежде всего в Берлине. Вы при ее проведении, пожалуйста, делайте вид, что все идет по вашему плану, чтобы у окружающих не было никаких вопросов. Пожалуй, все решено, и мне пора, но у меня есть еще несколько минут. Возможно, у вас есть какие-либо вопросы?
— Да, не могли бы вы оставить мне эту планшетку, то есть, планшет?
— Нет, это исключено.
— Понятно, я так и подумал. Теперь еще… Я так понимаю, что с вашей помощью наша страна выйдет победителем из этой войны. Это понятно. Хотелось бы узнать и свою судьбу, но это противоречит моим убеждениям и божественной природе человека. Вот, хотя бы… как будут относиться ко мне последующие поколения?
— Да, Иосиф Виссарионович, это серьезный вопрос. Могу сказать, что относиться к вам будут неоднозначно, но распространяться на эту тему не буду. Единственное, о чем могу рассказать — в нашей семье хранится история, как мой прапрадед Шурик в раннем детстве попал в больницу с приступом аппендицита. Когда он пришел в себя после операции под общим наркозом, то обнаружил что в большой палате, в которой находились дети со своими мамашами, большинство женщин плачут, так как по радио передали сообщение о вашей кончине. Вывод делайте сами. Мне пора. Прощайте! Желаю вам удачи!
Прощайте! Счастливого пути в ваше, я надеюсь, светлое будущее!
Глава 3
Несмотря на раннее утро, хозяин большого, просто огромного кабинета, бодрствовал, и давно был на ногах. Он неторопливо переходил от висящей на стене географической карты Европы к карте Великобритании, затем к карте СССР и, наконец, остановился у лежащего на столе большого плана Москвы. У хозяина кабинета, пожилого человека с небольшими усиками, было прекрасное настроение, так как вчера вечером ему, наконец-то, доложили, что с колокольни только что захваченного села видна Москва. Пока, только в бинокль, но это не имеет значения, и в ближайшие дни, а может быть и сегодня, его доблестные войска займут Москву.
И отпустила, наконец-то, саднящая, уже несколько месяцев, под сердцем заноза. Разумеется, он, будучи отставным ефрейтором, прекрасно осознавал, что разработанный его генералами план «Барбаросса», невозможно выполнить за две недели. Про себя он полагал, что потребуется месяц, максимум, полтора, не афишируя свое мнение, чтобы не расхолаживать рвущиеся в битву войска. Но на дворе уже ноябрь, началась суровая русская зима, и задержка с захватом Москвы грозила срыву всей задуманной кампании по установлению господства на континенте.
Сегодня, сейчас он приступит к разработке дальнейших планов, от чего постоянно себя сдерживал. Нужно было продумать: насколько продвинуть войска на восток после занятия Москвы (ну, не до Урала, же), когда и где провести парад, кого назначить комендантом Москвы, как поступить с населением Москвы и т.д.
— «А потом я займусь с этим толстопузым островитянином с сигарой», — с удовлетворением подумал он, подходя к своему любимому бюро, за которым разрабатывались многое блестящие операции. Он взял старый карандаш, лежащий в специальной выемке на бюро, и открыл такой же старый, наполовину исписанный блокнот. Эти атрибуты вынырнули из его наследия прошлой войны еще во время «пивных бунтов» и показали себя почти волшебными. Любой план, начертанный этим карандашом в этом блокноте, всегда исполнялся, и хозяин берег эти предметы, как зеницу ока. Никому, кроме его личного адъютанта, к ним прикасаться не разрешалось.
Грифель карандаша неожиданно сломался при первом соприкосновении с бумагой, вызвав досаду человека. — Фридрих, карандаш, — позвал он негромким голосом, не обращая внимания на стоящий на бюро стакан с остро отточенными карандашами.
Спустя мгновение дверь кабинета неслышно отворилась, и в кабинет вошел безукоризненно одетый молодой мужчина в форме офицера войск СС. Хозяин кабинета неоднократно задавался вопросом — отлучается ли его адъютант по естественным надобностям, так как он всегда появляется по первому зову. Он даже хотел расспросить адъютанта на эту тему, но, подумав, делать этого не стал, отнеся существующее положение на свою способность к телепатии, слухи о которой, как ему докладывали, постоянно ходят в народе.
Фридрих быстрыми и точными движениями очинил карандаш и положил его в выемку на бюро. Передавать карандаш из рук в руки он считал немыслимым нарушением этикета.
— Спасибо, Фридрих, можете быть свободны, — отозвался хозяин кабинета.
Однако Фридрих, отойдя на пару шагов в сторону, остановился и кашлянул.
— Что-нибудь еще Фридрих? — спросил хозяин кабинета.
— Да, мой фюрер, разрешите задать вам вопрос.
— Конечно, задавайте, о чем речь.
— Мой фюрер, хочу спросить вас о вашем отношении к этим листовкам.
— Каким листовкам? Я не понял.
— Извините, я имею в виду листовки, которые призывают сдаваться в плен, то есть капитулировать.
— Фридрих, эта была идея Гиммлера, это он придумал разбрасывать на позиции противника листовки, призывающие сдаваться, и одновременно являющиеся пропуском в плен. Он неоднократно пытался докладывать мне о пользе этого предложения, но откровенно говоря, я его внимательно не слушал, так как я ему полностью доверяю. Да, а с чего это вы так заинтересовались этим вопросом? Я так понимаю, что вы, предчувствуя окончание войны на восточном фронте, хотите туда отправиться, чтобы захватить в плен какого-нибудь важного генерала, чтобы получить награды. Но я вас ни за что не отпущу. Я даже не представляю, как я смогу справиться со всеми своими делами без вас. А что касается наград, то вы получите их в полной мере, вы их заслужили.
— Нет, мой фюрер, я спрашиваю о листовках здесь, в Берлине.
— Что? Здесь, в Берлине? Непонятно, для чего Гиммлер распорядился разбросать листовки в Берлине. Я такого с ним не согласовывал.
— Извините, но я о, … гм, вражеских листовках, не наших.
— Вражеские листовки в Берлине? Английские?
— Нет, русские, на немецком языке, конечно.
— Фридрих, если это шутка, то она неудачная.
— О, мой фюрер, извините, но, и я и остальные офицеры не учли того, что вы ночевали здесь, по городу не проезжали, и ничего не видели, а Берлин буквально наводнен листовками, в которых нам выдвинут ультиматум капитулировать в течение суток. И офицеры штаба попросили меня обратиться к вам за разъяснением, так как они встревожены. Собственно, встревожены их жены, они просто в истерике и названивают сюда, хотя прекрасно знают, что звонить мужьям на службу можно только в случае острой необходимости. Правда, наш умник Шульц выдвинул предположение, что это ваш очередной тонкий ход — выявить возможных предателей перед окончанием войны на восточном фронте.