Но Таня выбрала именно его. Под изумленные посвисты и подзадоривающие смешки друзей она подошла к «копейке», с достоинством вынула из ладони Лордика мокнущую деньгу и вызывающе улыбнулась:
— Куда поедем?
Лордик остолбенел. Он был горазд пошутить с корешами — но дело зашло слишком далеко. Глядя на его обалдевшую физиономию, Лека и Алан презрительно зашумели:
— Лордик, не дури! Открой даме дверцу!
— Лордик! Ты избран из лучших! Не дури!
— Лордик! Леди ждет! Ты не джентельмен…
— Садитесь, пожалуйста… — пробормотал тушующийся Мезенцов. — Вас куда подвезти?
— Я думала — к тебе, ковбой! — засмеялась Таня. — У меня свободный вечер… Найдется вино и тортик?
Лордик повез незнакомку за город, на родительскую дачу, которую друзья в шутку прозвали «Угрюм-холлом». Они некоторое время ехали сзади, размахивали из окошек руками, пытались клаксонами машин сыграть вальс Мендельсона. Наконец, Лордик набрал в легкие побольше воздуха и, высунувшись из машины чуть ли не наполовину, рискуя потерять управление, проорал кортежу:
— Пошли вон, мудаки!!!
Друзья не обиделись — понимающе развели грабли, «попердели» губами — навроде «без балды, браток!», и развернули свой транспорт от греха подальше.
Лордик, кандидат медицинских наук, завотделом КРК ВЛКСМ, редактор-составитель серии «Флагман фантастики» и Таня Лузина, девушка широких взглядов, секретарь-машинистка партийного машбюро, юная лимитчица из далекого маленького и глухого городишки.
— Живут же люди! — присвистнула Таня, входя в «Угрюм-холл» и осматривась по сторонам. — Мезенцов (они уже успели познакомиться) — ты не кандидат! Ты целый доктор! И может даже академик! Слушай, камин, картины, венские стулья… Лосиная голова и сабли на стене… тут, часом, не кино про красивую жизнь снимают?!
— Это все еще от деда… — растерянно приборматывал небалованный женским вниманием Лордик. — Стулья немецкие, трофейные, из Бабельсберга… Дед был полковником, ему целый вагон к вывозу полагался… Так Сталин распорядился… тогда… А картины, видишь, специфические — Маркс, Энгельс, Ленин… Плеханов вон, зачем-то… Сталин тоже был… Мама сняла, боялась очень… А лося отец сам… вот… убил, значит, и чучело закуклил и повесил, моль-то разводить…
— А камин вручили тетке прилюдно за ударный мартен! Ладно, Аля, не оправдывайся, живешь — и живи хорошо, я тебе не народный контроль…
— Камин газовый, — зачем-то сообщил Лордик. — Там газ подведен, и пламя поэтому синее… Не очень красиво…
— Но романтично! — она артистично обвила рукой шею Лордика и шепнула на ушко игриво:
— Дурачок, когда идешь налево, обручальное кольцо с пальца снимать полагается…
Мезенцов растерялся и не нашел ничего лучше, чем начать стаскивать кольцо.
— Не при даме! — мягко удержала его Татьяна. — Сейчас оставь, так даже пикантнее…
Старшему сыну, Мирону Леонардовичу, отец доверял вполне. Он был плоть от плоти Мезенцовых, статный и красивый, как гусарский офицер. Пошел по финансовой линии и возглавил (не без помощи отца, конечно) инвестиционную компанию. Он умело играл на рынке ценных бумаг, продавал и покупал акции, владел солидной недвижимостью.
Сын боготворил отца. Однажды, когда Леонард Николаевич совсем было собрался умирать от панкреатита, Мирон бросил все дела и прилетел через две тысячи километров с Гибралтара. Он ворвался в комнату, раскидал охрану и бросился к изголовью.
— Папа! Что это?! Почему ты не вызвал врача?! Я не понимаю… Какое лекарство тебе купить? Только не говори, что умираешь — папа, это… Уйдите, нам пока не нужен священник! Отец не умрет, уходите…
— Не шуми, сынок! — попросил Мезенцов-старший, обнимая голову сына пергаментной рукой. — Хорошо, что ты приехал… Но я хочу, чтобы ты ушел в гостиную… То, что мне придется рассказать — не для твоих ушей, Мирон… Уходи… Что ты стоишь? Я приказываю — у меня осталось мало сил, а мне надо закончить…
Мирон ушел. Он привык слушать отца во всем. Но на пороге не выдержал — и как-то по-детски заскулил, заплакал, будто котенок над трупом хозяйки…
Может быть, это сыновье искреннее заступничество перед Богом было Лордику Мезенцову зачтено, и необратимый, казалось бы, распад организма вдруг потек в обратную сторону. Получилось в итоге конфузно: помирал — и выздоровел, вроде как притворялся, миндальничал…
— Ему не надо этого слушать… — говорил тогда Леонард Николаевич священнику. — Довольно ему и того, что он знает… А вы слушайте до конца, и ничего не пропустите, отец! Я опускаю много мелочей, но есть такие мелочи, которые очень важны… Поэтому не думайте, что я несу какую-то блажь… В тот день я был очень счастлив. Мы пили вино и танцевали под тихую музыку, потом я отвел Таню в спальню и… никогда мне не было так хорошо, святой отец! Женщины в постели чаще всего — полено… А она была самоей тьмой приникающей и теплой, она обволакивала… Вы знаете, что такое «минет», святой отец? Не знаете? Ну и ваше счастье… Советские женщины тогда тоже ни хрена не знали, даже предположить не могли… А она знала и умела… В общем, в задницу все эти подробности, вы лицо духовное, и значение в них только одно: она меня взяла изнутри… Не просто за яйца, как бывает, святой отец, а именно за сердце, тонкой рукой с коротко стриженными ногтями… Она тогда не могла позволить себе маникюр, святой отец, она же сидела в машинистках и набирала всякие тексты…