Ей дали это место в кругу репортеров, спрятанное за колонной, рядом с маленьким, довольно грязным окном, потому что до этого здесь никто не хотел сидеть. Однако ей нравился этот укромный уголок оживленного отдела новостей. Она дорожила относительным уединением, так же как и потрепанным, подержанным письменным столом со скрипучими ящиками и поцарапанной поверхностью. Может, он и старый, но зато сделан из хорошего тяжелого дуба. Такой же прочный и надежный, как старый друг. Быть независимой женщиной-специалистом захватывало. Ей не хотелось подражать комфортной, бесцельной жизни матери, наполненной вечеринками, зваными ужинами и бесконечными прогулками по популярным музеям и модным бутикам. Несмотря на свою одаренность и красоту, Катарина ван ден Брук была тенью своего мужа, такого же красивого и талантливого, и все же его тенью. Элизабет подозревала, что из-за отсутствия цели в жизни ее мать и стала непостоянной и взвинченной, которую заботил только социальный статус.
Закрыв жалюзи, чтобы заслониться от ослепительного дневного солнца, Элизабет села писать свою статью. Если во время написания новостей она могла достаточно хорошо сконцентрироваться, то мир вокруг нее переставал существовать и она даже не замечала, как течет время. В других случаях слова не приходили, и она боролась с беспокойством и желанием заняться чем-то другим.
Сегодня был один из хороших дней – карандаш в ее руке летал по странице, не поспевая за быстро вращающимися мыслями. Писательство представляло собой ряд откровений и осознаний в лучшем их проявлении. Сам процесс изложения впечатлений на бумаге помогал ей понимать свои мысли и чувства. Будто сама статья не только извлекала факты и наблюдения из ее головы, но и создавала их в процессе.
Час спустя она все еще сидела, сгорбившись, над своей работой, когда ее коллеги, пошатываясь, вернулись после обеденной трапезы с сонными глазами и полными пива и устриц животами. Фредди Эванс неторопливо вошел в комнату и плюхнулся за свой стол, который стоял рядом с ее.
– Добрый день, мисс. Не видел вас весь день. – Штатный фотограф «Геральд» Фредди был невысоким и мускулистым, с густой копной волос песочного цвета. Все его лицо покрывали веснушки, отчего почти не был виден натуральный цвет его кожи. Сегодня его лицо было розовее, чем обычно, – без сомнения, результат обеда в пивном пабе «У МакКалистера», любимом месте многих, кто работал в Печатном дворе. Фредди был неплохой: он любил разыгрывать из себя негодяя, но был добродушным и благонамеренным, без какой-либо злобы, которую некоторые из ее коллег проявляли по отношению к ней. Он был родом из лондонского Ист-Энда, и его самоуверенная, непринужденная манера держаться противоречила тому факту, что он был очень хорошим фотографом.
– Я была на вечеринке в саду, – сказала она.
– Неплохо, – сказал он, убирая прядь волос со лба. Выгоревшие на летнем солнце за несколько месяцев, его волосы приобрели цвет и структуру соломы. – И где проходила вечеринка?
– У Асторов.
– О-о-о, разве вы не важная особа? – сказал он, откидываясь на спинку стула так сильно, что тот чуть не опрокинулся.
– Нет, друг мой, она больше аристократка, – раздался голос у них за спиной. Элизабет подняла глаза и увидела приятеля Фредди – Тома Баннистера. Высокий и жилистый, лицом Том напоминал собаку породы бассет-хаунд: у него были мешки под глазами, хотя ему было всего двадцать семь. Родом из Йоркшира, он приехал из Лондона вместе с Фредди после нескольких лет работы в «Гардиан» – самой либеральной газете страны. «Геральд» вряд ли можно было назвать прогрессивной газетой, тем не менее определенный престиж у нее был. Если не считать того, что Том выпивал слишком много эля за обедом, он был одним из самых трудолюбивых фотографов газеты. Они с Фредди по-дружески соревновались и, когда не работали, редко проводили время не вместе.
– Том прав, – сказал Фредди, улыбаясь Элизабет. – Вы больше аристократка, ведь так? – В «Геральд» ни для кого не было секретом, что она происходила из знатной старинной семьи со средствами, и слово «особа» было жаргоном для такого человека. «Особы» принадлежали к нуворишам, и, поскольку они заработали свое богатство совсем недавно, нью-йоркская элита не слишком высоко ценила их. Ярким примером были Асторы и им подобные.
– Аристократка? Она? Сомневаюсь в этом, – все трое обернулись и увидели Саймона Снида, крадущегося к ним. – Чтобы быть аристократкой, нужно принадлежать к высшим сословиям, – сказал он, скрестив руки на груди и скривив губы в усмешке.