С этими словами сыщик отодвинул в сторону господина Керро и открыл дверь. Обоим вошедшим сыщикам представилась странная картина.
Маленькая кругленькая комнатка была обставлена с известной роскошью, но большую половину комнаты занимали 3 кровати, стоявшие близко друг к другу. На одной из них сидели прижавшись друг к другу две женщины, которые с ужасом смотрели на вошедших. Одна из них была уже пожилая особа с седыми волосами, одетая в черное платье.
Рядом с нею сидела молодая девушка удивительной красоты, с чудными светлыми волосами и выразительным лицом.
Лица обеих были бледны, а глаза красные и полные слез.
Кроме них в комнате стояла еще, прижавшись в угол, старая, скромно одетая женщина.
Сыщики поклонились, и Джон обратился к сидевшим на постели дамам:
— Простите, сударыни, простите нам нашу смелость. Я — Джон Вильсон, а это — мой брат и помощник Фред. Мы прибыли ночным поездом по вашему вызову.
— Так это вы! — воскликнула графиня, — я, конечно, очень рада. Но как вы вошли в дом?
— Ваше письмо, сударыня, — сказал Джон, — подсказывало мне, что вы находитесь в большой опасности. Я выехал поэтому немедленно. Прибыв сюда, мы долго и тщетно звонили сначала у ворот, а потом у входа. Когда нам никто не открыл, мы влезли через окно бельэтажа. В первой же комнате нам удалось обезвредить человека, который вам мог бы быть вредным.
Графиня смотрела на сыщика с недоумением.
— Я вас не понимаю. Насколько я знаю, внизу нет ни живой души.
— Внизу находился человек, — ответил Джон. Но тут к нему подошел патер Керро и протянул ему руку.
— Простите, мистер Вильсон, что я так вас встретил. Но мы все, вот эти дамы и я, находимся в таком возбужденном состоянии с тех пор, как граф Тортони и его сын погибли так трагически. Но больше всего нас взволновало покушение на жизнь контесс Эдит, произведенное во время ее прогулки по лесу.
Сыщик кивнул головой и обратился к графине:
— Не будете ли вы, сударыня, столь любезны рассказать, как все это случилось, — сказал он.
— Насколько я могу, я сделаю это с удовольствием, — ответила она усталым голосом. — Несчастье это началось несколько недель тому назад. В один прекрасный день моего мужа принесли домой мертвым. Сильный, пышущий здоровьем, отважный человек погиб на охоте. Его нашли на поляне. Рядом с ним лежало ружье его. Я не хотела верить, что он сам покончил с собой и думала, что он стал жертвой катастрофы, но теперь я изменила свое мнение.
— Вы думаете, что граф сделался жертвой убийцы?
— Нет, это невозможно, — вставил патер, — пуля, пробившая сердце графа, выпущена из собственного ружья графа. Это доказано и я исключаю возможность убийства, и не допускаю также самоубийства, но уверен, что граф сделаллся жертвой собственной неосторожности.
— Гораздо проще было дело с моим единственным сыном Гаскон, — продолжала графиня, — его нашли мертвым, сидящим в кресле за столом в своем кабинете. Рядом с ним стоял недопитый бокал вина, к которому примешан был сильный яд. Гаскон отравился и оставил даже несколько строк, в которых он извещал нас о своем решении положить на себя руку…
— Имеете ли вы еще записку, оставленную сыном?
— Да, я спрятала ее, после того как ее осмотрела полиция, я сейчас вам ее покажу.
Она подошла к шкафу, открыла дверь и вытащила оттуда ящик.
— Боже мой! Где же записка, — воскликнула она. — Я хорошо помню, что положила ее сюда.
Она еще раз перерыла все письма и записки в ящике, но записки в нем не было.
Она была вне себя и громко зарыдала:
— Я готова поклясться чем угодно, что я записку положила сюда, что ключ от шкафа не выпускала из рук. Положение становится все более и более страшным.
— Вы, наверно, ошибаетесь, дорогая тетушка, — сказал патер, — ведь записка без сомнения нашлась бы, если вы положили бы ее сюда.
Графиня ничего не ответила, но продолжала горько плакать.
— Но и я хорошо помню, что мама положила записку в этот ящик, — добавила контесс[14]Эдит, — и это очень странно, как она могла исчезнуть.
Вильсон во время этой сцены зорко следил за патером. Он производил на сыщика все более и более плохое впечатление.
— Мне записка больше не нужна, — сказал Джон, — но вы, сударыня, наверно помните точное ее содержание.
— Конечно, — ответила графиня, — вот дословный текст записки: — Ухожу из этой жизни, так как она мне надоела. Кто меня понимает, тот меня простит.
— Записка была без обращения и без подписи?