Мастер остановился посреди гостиной и огляделся по сторонам. Интерьер дома современнику показался бы по-старомодному роскошным, но уютным. Массивные стулья из черного индийского дерева были покрыты шкурами львов. Пол и стены украшали уже начинающие темнеть от времени пестрые иранские ковры и гобелены, в которых поблесиквали серебряные и золотые нити. На их фоне свежо смотрелись живые цветы, стоявшие в пузатый китайский вазах, на полупрозрачных стенках которых танцевали свой брачный танец журавли и расцветали пионы. В золотых и серебряных подсвечниках стояли не заженные пока еще свечи.
Несмотря на обилие откровенно дорогих вещей, внимание Мастера все же привлекло кое-что очень простое. На стене, свободной от ковров сиротливо висел небольшой портрет. Картина была без рамы и потому смотрелась, как случайная гостья в этом храме роскоши. Тем не менее, портрет какой-то с магической силой приковывал к себе внимание. Подойдя поближе, Мастер понял, что на нем изображена бывшая хозяйка этого дома. Ее легко было узнать по длинным золотым волосам, которые были переданы художником с удивительной тщательностью и реалистичностью. Мастер не сразу заметил среди нарисованных кудрей почти сливающуюся с ними ленту, которую полтысячетия назад он сделал для Виттории. Виттория была нарисована с удивительной простотой, но все же в точности портрета чувствовалась рука умелого живописца и, главное, его не передаваемый стиль. Чем больше Мастер вглядывался в портрет Виттории, тем ближе он находился к догадке, чьей же кисти придажлежит этот шедевр.
Антрес встал рядом с Мастером и стал вместе с ним любоваться картиной. Он никогда не уставал это делать.
– Витту часто пытались нарисовать, но она всегда противилась. Боялась, что картины могут раскрыть ее тайну. Это единственный ее портрет, – с грустью в голосе сказал Призрак. – Она разрешила нарисовать себя только этому чудоковатому флорентицу… все время забываю, как там его звали.
Но Мастер догадался, кто автор, и без подсказки.
– Да Винчи, Леонардо да Винчи, – еле слышно пробормотал он, не веря, что перед ним находится неизвестный шедевр великого гения.
В глазах Мастера от восхищения в глазах загорелись огоньки. Он хотел дотронуться до холста, но его пальцы остановились буквально в сантиметре от него. Он не смел нарушить ауры священности, которая окружала картину.
– Я знаю, то, что я скажу сейчас, покажется немного заносчвым, но я всегда считал, что ни один человек, я имею ввиду смертный, не сможет достичь моего уровня, – Мастер нахмурился, но продолжал смотреть на картину. – Однако достаточно часто во время моих перерождений, особенно в более древние времена, я встречал тех, кто мог сравняться со мной, пусть и не вовсем. И вот я стою перед творением гения и понимаю, я вижу идеал. На котором к тому же изображена ленту, что сделал я.
Потом Мастер отвернулся от картины и посмотрел Антресу прямо в глаза.
– Но там, где я вижу мягкую смену тонов, ты видишь любимую женщину, – в его голосе появилась грусть. – И я чувсвую себя плохим человеком, потому что я не понял сразу же, какое значение имеет для тебя эта картина. Не в твоей натуре хранить какие-то вещи на память. Но, вероятно, ее портрет уменьшает твою боль.
Призрак тяжело вздохнул и потупил взгляд.
– Я скучаю по ней, – прошептал он.
– Я знаю, – кивнул Мастер. – Она много значила для тебя, поэтому ты и носишь ее ленту на своем предплечье.
Антрес ничего не ответил. Лента на руке – он считал это слабостью. А в слабостях Призрак меньше всего любил признаваться.
– Она умерла у меня на руках. Так же, как когда-то умер ты. Для многих людей я становился последним человеком, которого они видели в жизни. И я воспринимал это, как нечто нормальное. Но когда умирает близкий тебе, все совсем по-другому. Поэтому так важны вещи, которые Витта так любила.
Мастер снова взглянул на портрет Виттории. Да, Антрес много рассказывал об ней, но до того, как Мастер увидел эту картину, он не понимал, какая на самом деле эта золотоволосая красавица и что она сделала для Призрака. Он закрыл глаза и вспомнил ту темную безлунную ночь в Китае, когда он расшивал ленту нежно-розовыми лотосами. И вот теперь, глядя на свое творение на портрете Леонардо, Мастер понял, что он должен кое-что сделать.
Он повернулся к своему другу и сказал:
– Дай мне, пожалуйста, ленту Витты.
– Зачем? – нахмурился Антрес, всегда ревностно относившийся к тому немногому, что осталось у него от Виттории.
– Просто дай, – на лице Мастера возникла легкая улыбка.