— О, сир! Вы вернули меня к жизни!
— Минуточку! (Король внезапно заговорил очень суровым тоном.) Само собой разумеется, что перед отъездом ты зайдешь к мадемуазель де Ла Мотт-Фейи и попрощаешься с ней. О тайном отъезде не может быть и речи.
Прекрасно понимая, как неприлично уезжать, не попрощавшись, Антуан все-таки предпочел бы обойтись без свидания с Элоди. Сомнения, очевидно, сразу же отразились у него на лице, потому что Генрих очень сухо повторил:
— Ты понял, что я тебе сказал?
— О да, сир. Я непременно с ней увижусь.
— Часто мужество нам требуется вовсе не в схватке с врагом, — заключил король с легкой улыбкой. — Если тебе это поможет, то можешь сказать, что король возражает против вашего брака.
Антуана бросало то в жар, то в холод, и он уже не знал, что ему и думать. На всякий случай он отважился спросить:
— А если она спросит, по какой причине?
— С каких пор государь должен отчитываться о своих решениях? Приготовься проститься с мадемуазель и со своим отцом, — заключил Генрих и протянул Антуану руку, которую тот поцеловал, задыхаясь от радости, и потом, пятясь, двинулся к двери. На пороге Антуан остановился, чтобы перевести дыхание — ему не хватало воздуха, он задыхался, словно пробежал долгую дорогу. Он еще не верил своему счастью. Король так великодушно пошел ему навстречу, что он готов был плакать от радости. Любопытный взгляд стоящего у лестницы швейцарца остерег его от излишней чувствительности. Антуан выпрямился, надел шляпу и, положив руку на эфес шпаги, покинул покои короля. Он направился к покоям королевы, где камеристка ему сообщила, что Ее Величество прогуливается со своими дамами в парке, желая перед отъездом в Париж насладиться как следует его красотами, так как в столице она ничего подобного не увидит. Дамы прогуливались по большому партеру. Мария де Медичи, по своему обыкновению, увешенная драгоценностями, как чудотворная икона, неспешно шла под руку со своей лучшей подругой герцогиней де Монпансье, в девичестве Катрин де Жуаез, любя ее за кротость нрава и мягкость характера. У герцогини был только один недостаток: она была мнительна и всегда чрезмерно опасалась за свое здоровье. Стоило ей чихнуть, как ей казалось, что началась предсмертная агония. Трудно было себе представить, как она справилась с родовыми муками. Но как бы там ни было, у нее была дочь, которую Мария де Медичи любила и баловала, предназначая в жены своему второму сыну. Что, впрочем, было не так уж удивительно — крошка была самой богатой наследницей Франции.
Государыня с подругой шли маленькими шажками следом за Альбертом и Маргаритой, супружеской четой карликов, которую королева повсюду возила с собой. За королевой следовала свита — придворные дамы и фрейлины, среди которых мадемуазель д'Юрфе, мадемуазель де Сагон и мадемуазель де Ла Мотт-Фейи. Девушки шли последними и шепотом обменивались своими наблюдениями, которые их необыкновенно смешили. Увидев их, Антуан чуть было не повернул назад. Известие, которое он намеревался сообщить, не могло быть передано в присутствии насмешниц, им можно было поделиться только с глазу на глаз с Элоди. Но юноша не сомневался, что король сочтет его бегство малодушием... Он высунулся из-за аккуратно подстриженной шпалеры и помахал шляпой, надеясь привлечь внимание своей бывшей возлюбленной. Через минуту она заметила шляпу, шепнула два слова своим приятельницам и подбежала к Антуану, стоящему за кустом сирени.
— Наконец-то вы появились, месье де Сарранс! По чести сказать, я не знала, что и думать! Вместо того чтобы радоваться вместе со мной прекрасным новостям, вы исчезли! Разве месье де Курси не сказал вам, что я вас ищу?
— Я его не видел, — солгал Антуан, — так что он ничего не мог мне сообщить.
— И где же вы были?
Сухой неприязненный тон очень удивил молодого человека. До этого Элоди говорила с ним с такой ласковой кротостью, держалась так сдержанно и застенчиво, что он боялся и думать, что станет с ее сердечком после его измены. Но этим утром она была совсем другой. Уверенная в себе, и даже властная, она откровенно наслаждалась победой, на которую не могла даже надеяться, так как еще вчера рука ее возлюбленного предназначалась богатой незнакомке. А теперь флорентийка станет его мачехой!
— Не в казарме. Господин де Беллегард хотел поговорить со мной.
— Но не всю же ночь вы проговорили, я полагаю? Так, значит, ваш друг де Курси ничего вам не сказал? Невероятно, просто невероятно! Весь двор уже знает новость, и только вам ничего не известно! Ах, Антуан, а я-то надеялась, что уже вчера вечером мы с вами обменяемся нашим первым поцелуем в знак помолвки!