– С какой стати мы должны отправлять девушку к чужим людям?! Кочубеи ей – никто. У нас с ними нет никакого родства, и со стороны отца эта семья ей тоже чужая. Что за блажь? Лив живёт под присмотром в собственном доме, вот пусть здесь и остаётся, пока не вернётся её мать или не приедет бабка, в крайнем случае, замужние сёстры.
– Ты только не волнуйся, Евдокси! Тебе ведь вчера было плохо. Побереги себя. Мы всё сделаем, как ты хочешь! – воскликнула перепуганная Алина.
– Не думаешь ли ты, что я настолько забуду свой долг, что отпущу девушку, доверенную мне её матерью, под надзор чужих людей, причём в столицу, где так много соблазнов?! – распаляя себя, вопила баронесса.
– Что ты, Евдокси! Мы все знаем о твоём верном и благородном сердце. Не нужно так волноваться… Пока будут шить платья, пройдёт несколько месяцев, а там тётушка Мария Григорьевна вернётся.
– Я сама займусь этими платьями, – крепко зажав кошелёк, пообещала Евдоксия. – Я сначала одна съезжу на Кузнецкий Мост, выберу что-нибудь подходящее, а потом и вас возьму с собой.
Алина кивнула: она была согласна на всё. В дверях появился лакей с маленьким подносом в руках. На серебре белел одинокий конверт.
– Ваше сиятельство, только что принесли для вас от графа Литты, – доложил слуга. Евдоксия взяла письмо. Интересно, зачем это она понадобилась старому итальянскому лису?
Письмецо оказалось коротким – всего в несколько строк:
«Ваше сиятельство, любезная Евдоксия Николаевна!
Прошу Вас оказать мне честь и прибыть сегодня с визитом в мой дом в любое удобное для Вас время.
Искренне Ваш, Юлий Литта».
– Надеюсь, что всё хорошо, Евдокси? – влезла с расспросами Алина.
Баронесса сразу вспомнила, что кроме письма держит в руках и деньги, а вот их-то нужно было поскорее спрятать.
– Всё прекрасно, – отмахнулась она. – Я прилягу на часок, а потом поеду с визитом к графу.
Алина с облегчением вздохнула. Поддакнула:
– Отдохни, дорогая. Тебе необходим отдых, ты стала очень слаба здоровьем.
Сестра поднялась с намерением проводить Евдоксию до спальни, но в планы баронессы это не входило, и она распорядилась:
– Можешь не ходить за мной, займись лучше Лив. Мать так избаловала её, что никакие платья не помогут найти этой девушке достойного мужа. Озаботься её воспитанием, а я буду решать все остальные вопросы.
Сестра поклялась, что всё сделает как надо, и сбежала из гостиной. Баронесса же отправилась одеваться. Радость играла в её крови, как пузырьки в бокале с шампанским. Жизнь налаживалась! Евдоксия решила заглянуть на Кузнецкий Мост. Очередное платье она хотела купить для себя, а отнюдь не для глупой девчонки, оказавшейся лишь приложением к вожделенным деньгам. Ну а главное, она собиралась узнать, что же всё-таки понадобилось от неё старому интригану Литте.
Граф Литта не садился обедать: он ждал гостью. Юлий Помпеевич слишком хорошо изучил людей, чтобы ошибиться в своих расчётах. Баронесса Шварценберг прибудет с минуты на минуту – эта вечно нуждавшаяся в деньгах женщина не могла не проглотить его наживку.
«А ведь Евдоксия небось забыла, кто рекомендовал её князю Иоганну, когда тот решил поискать невесту для своего брата в России», – размышлял Литта.
Впрочем, развивать эту мысль не хотелось. Сердце до сих пор саднило при одном воспоминании о крушении их великой мечты. Тогда потерявший свою драгоценную Мальту орден госпитальеров поставил всё на русскую карту. Сначала дела шли прекрасно, и мальтийцам даже показалось, что они победили. Император Павел осыпал орден золотым дождём, а всё российское дворянство возжелало стать рыцарями. Однако этому счастью не суждено было продлиться долго: сумасбродного императора убили, а его наследник постепенно упразднил все орденские льготы и синекуры. Пожалуй, Евдоксия Румянцева оказалась одной из немногих, словивших изрядный куш во время краткого романа Мальтийского ордена с Российской империей. Конечно, князь Иоганн «прозрел» вместе со всеми остальными госпитальерами, но отменить уже ничего не смог – его брат успел обвенчаться со старшей дочкой графа Румянцева.
Литта поглядел на часы – гостья опаздывала. От нечего делать он прошёлся по гостиной и остановился перед своим портретом. Он красовался там в пышном парике и орденском плаще с мальтийским крестом. Граф почти равнодушно отметил, что от его прежней красоты ничего не осталось: природа не тронула лишь высокий рост, а всё остальное забрала, будто и не было. Вместо молодцеватой стройности появилась тучность, глаза заплыли, а когда-то волевой подбородок уже и не просматривался за складками жира. Впрочем, Литту его внешность давно не волновала, единственным, что задевало графа за живое, были деньги, власть и любимая внучка.