Галерин шёл в горы один, без страха. Родной край его не пугал. Наоборот, он шёл с наслаждением, пожёвывая бабкину кукурузку. Всё кругом сильно изменилось. Иногда казалось, будто он здесь никогда не бывал. Но сомнения быстро исчезали, когда находил знакомые приметы. Уже минули грушняки и кизиловые заросли, кончились орешники и белобрысые грабы. Стали всё чаще попадаться дубы и чинары. Алексей вспоминал: где-то здесь в ущельях каштаны осенью собирали, и дикий виноград на дубах рос. Как змея опутает ствол и расстелется на ветвях по всей кроне. Мелкая лоза обильно увешана чёрными гроздями. Залезали на такой дуб всей гурьбой. Куда ни повернёшься — всюду виноград! Мелкий, костистый, но очень сладкий. Набивали полную пазуху и всю дорогу поплёвывали косточками. За каштанами ходили с опаской — конкурентов много: то кабаны дикие со страшными клыками могли встретиться, то медведь заревёт — волосы дыбом встанут. Набирали — сколько унести сможешь. Крупные, как грецкие орехи, коричневые, блестящие, словно их отполировали. Красивая сердцевидная форма радовала глаз. Сырой съешь — сладкий, вкусный. Сваришь — рассыпается, как картофель — объедение. Некоторые жарят — это ещё вкуснее.
Подъем в гору казался бесконечным. Галерин устал, присел на валёжину передохнуть. Огляделся по сторонам. Какая здесь благодать! Сколько в этом лесу желудей, орехов, фруктов и ягод! И весь этот дар природы нетронут, как в первозданном виде. Для лесной живности — блаженство! Вот, например, буковые орешки «чинарики» — поджаришь, из них жир выделяется, становятся масляными. Очень вкусные!.. Местные ребята время летом зря не теряли. Васька Прошин — заядлый кротолов. По тысяче шкурок за сезон заготавливал. Трудолюбивые хозяева по тридцать-сорок мешков сушёных груш и кисличек в сенях хранили. Зимой сами ели, кабанчика кормили и корове по ведру компота скармливали… Вспомнил, как хуторяне отцу странного кабанчика подарили. Большая крыса — да и только! Это свинка-матка от дикого кабана нагуляла. Дед того кабанчика выхолостил, клыки плоскогубцами отломил, а дикарь — есть дикарь! Как даст рылом — любого свалит. Кормили его на убой кукурузной кашей, а пойлом был компот грушевый. Сало выросло на хребтине — в ладонь! Кукуруза здесь растёт до трёх метров, и початки крупные. Земля хорошая, не кислая… Нет в стране богаче края, чем Северный Кавказ. Полюбил его Лёшка всей душой… А странно всё же — люди из этого рая разбежались: работы нет — нет денег, детей учить негде… Здесь бы фруктоперерабатывающие заводы понастроить и жильё людям дать! И тогда — даёшь компоты, мармелады, повидла и конфеты всякие! Но пока ничего этого нет! Все дары природы гибнут на глазах. В дело идёт не более одного процента…
Огромная зелёная ящерица выползла на тропу, замерла, прислушиваясь к лёшкиному дыханию. Чуть пошевельнулся человек, и она молнией юркнула в траву. Отбросив свои думы. Галерин встал и пошёл на вершину перевала. Вечерние лучи солнца просвечивали лес насквозь. Здесь рос великолепный стройный дуб — цены ему нет! Блестящие жёлуди усыпали всё вокруг. Сколько же можно ими любоваться! Лёшка бросил горсть на тропу и зашагал к спуску.
Солнце светило в бок и висело на уровне головы. Как только Галерин спустится вниз — наступит вечер. Надо торопиться.
Курсант прыгал с выступа на выступ, рискуя сорваться с крутого склона. Он был начеку и ловко лавировал на спуске. Солнце исчезло за перевалом, и сразу стало сумрачно. Надо осмотреться. Внизу — табачные плантации, речка, а хуторок Хартыс где-то справа. Не сбавляя темпа, Алексей шёл по долине, среди высокой бузины и густой чащобы. А вот и поля. Земля давно не пахана, пустовала и заросла сорняками. Тропинка уверенно вела к хутору.
Хартыс оказался полупустым. Хилый табачный колхоз почти развалился, дома осиротели. Стояла вечерняя тишина. Ни души. Улочка заросла спорышом и бурьяном. Здесь давно не ездили, да и мало кто ходил.
Путник приближался к дому, который помнил с юности. Хозяйку звали тетушка Верия. Помнил он ее заботливый добродушный голос с южным акцентом и необыкновенную ласку. Он понятия не имел, как она изменилась за военные годы. Поэтому представлял ее такой, какой запечатлела память. Невольно всплыла та далекая картина гостеприимства гречанки Верии Килисиди, которое всегда радовало гурьбу ребятишек.
Тетушка Верия была многословна и не стеснялась выражать свою любовь к детям: «Ой, деточки, ой, миленькие, сколько вас много! Устали? Заходите, заходите», — вспомнился Лешке голос хозяйки. Обласкивая каждого, она улыбалась, лицо ее светилось нежностью и счастьем: «Проходите в сад, дети, проходите… На этом дереве самый сладкий виноград, а вот там — бергамоты, а здесь шафраны душистые. Берите, кушайте… Кто хочет малинки или слив — вон туда проходите… Ой, некогда мне, играйте, я побежала на поле, ждут меня…» — и чем ближе он подходил к дому Килисиди, тем отчетливее слышалось ее щебетание: «Ой, деточки, не упадите с дерева — высоко ведь, там у дерева стремянка…» — Лешка улыбнулся.
Все это мигом пронеслось в голове. Галерин подумал: «Она никогда с нас копейки не брала. А ведь мы уходили с полными рюкзаками фруктов. Считала для себя позором у детей деньги брать: если пришли в дом дети, о деньгах и речи быть не может…» Эту простую человеческую истину Леша запомнил на всю жизнь.
Супруги Килисиди жили очень дружно. Муж тетушки Верии Аргос был прославленным табаководом, виноделом и мастером по дереву. Он поддерживал домашнее хозяйство, работал в колхозе, и они жили в достатке. Детей у Килисиди не было, и тетушка Верия обожала каждого ребенка. Казалось, она душу выкладывала, угощая маленького гостя. Дети взаимно любили тетушку Верию… Такой запомнилась она Лешке, к такой он сейчас и шел: чувство радости охватило Лешкину душу, когда он увидел дом Килисиди. Подошел к калитке:
— Хозяйка дома? Тетушка Верия, вы здесь? А, тетушка Верия?
Курсант прислушался, постучал в калитку и еще раз позвал. Никто не отозвался. Через несколько минут, опираясь на посох, выползло существо сгорбленное, нищее, но с добрым лицом и твердое на ногах:
— Кто там? Заходите, пожалуйста! — услышал Галерин голос тетушки Верии…
Как же она постарела, поседела! Ветхое ее одеяние — одно старье. На ногах самодельные сыро-мятные постолы, стянутые бечевкой. Непричесана и неприглядна.
— Кто вы будете, добрый человек, военный, вижу? Вот не ожидала сроду, что у меня такой гость быть может. И не снилось даже. Проходите во двор, садитесь с дороги. Тут вот лавка у меня.
— Здравствуйте, тетушка Верия! Я вас хорошо помню с детства. Вы нас в саду угощали фруктами. Помните, в тридцать девятом-сороковом мы приходили гурьбой, в саду играли…
Тетушка Верия встала, еле дождалась, пока гость скажет, хлопнула ладошками:
— Деточки мои милые! Помню, помню, как же не помнить, сыночек, родной мой… Я всех вас очень любила, милые…
— Помните Надю Чухно, Вовку Петрака, Толю Иванькова, Клавку, Сергея, Степу, Мишу Бережнова… А меня вы Алешей звали. Я отвык, все меня Лешкой зовут. Вы мою маму знаете, Ольгу Галерину! Помните, мы жили на Золотой Горе?
— Алешенька Галерин! Сыночек мой, как же не помнить! И маму твою знаю! У нее была ножная швейная машина. Я к ней ходила платье шить…
Тетушка заплакала от радости, подошла и обняла Алешу за плечи:
— Как ты здесь очутился? Какой большой стал! Военный, видный! — она посмотрела на гостя и спохватилась, — Постой, сынок, умывайся с дороги, сейчас рушничок принесу.
— Тетушка Верия! Сядьте, пожалуйста, спешу я очень узнать, у меня дело к вам…
Хозяйка оторопела, присела на лавку, вопросительно застыла с приоткрытым ртом: не вести ли о муже принес паренек, видно, воевал: у него орден и медали. Она затаила дыхание.