Это приятное соседство понравилось Лешке, и он проникся уважением к попутчику.
Посматривая на него, курсант размышлял: «Кто он, этот мужик?.. Спас меня и будто ничего не случилось, ничего и не было… Бывают же люди…
Видимо, не курит, раз не предлагает и не просит закурить… Может, для него я — пацан, со мною и говорить не о чем? Может…» А пожилой заговорил неожиданно:
— Меня Александром Ивановичем зовут. Я учитель. А тебя как зовут, дружок?
— Алексей Галерин, курсант военного училища.
— Да вижу, что курсант. Вот такой, как ты, у меня сын был, да нет его в живых, Алеша.
— А что случилось, Александр Иванович, если можно, скажите?
— Можно, да горько говорить… Погиб он на фронте! В Польше воевал. Под Лодзью убили в сорок четвертом.
— Я тоже был ранен… Кругом, с кем ни заговори, у каждого свое горе… У меня отец погиб в самом начале войны, а у вас сына убили на фронте…
От духоты стало жарко. Окна не открывались, а то, что было выбито, не успевало проветривать. Галерин вышел в тамбур. Колеса молотом отбивали на стыках, шумело и грохотало. Там, на ступеньках, он этого не замечал. Постоял, осмотрелся: и здесь мучались без сна. Кто сидел, а кто дремал, согнувшись в три погибели. За время войны он насмотрелся всякого, и сам пережил немало. Подумал: «Мирное время! Кругом послевоенная неустроенность, карточная система, трудности на каждом шагу. Да когда же мы будем жить лучше, по-человечески… Скорее бы домой добраться.. Да где же это Привольное, сам толком не знаю».
Галерин вошел в вагон и сел на свое место. Александр Иванович поджидал его. Он порылся в чемоданчике и достал съестное:
— Давай, Алеша, прикладывайся, кушай, не стесняйся. Вот не знаю, что пить будем? Водички-то нет в вагоне!
— У меня грушовый квас, будете?..
Ели с удовольствием. Стало совсем хорошо. Настроение поднялось.
— Бывалый ты парень, вижу. Вон сколько наград у тебя…
— Бывалый! Да чуть не грохнулся под поезд. Если бы не вы, Александр Иванович…
— Да, будет! Не вспоминай об этом. Что было, то прошло.
— Александр Иванович, можно у вас спросить, куда вы едете?
— Может ты вздремнул бы, Алеша? Ведь скоро утро, — улыбнулся учитель, — теперь поспать можно.
— Да нет, спасибо, сон пропал.
— Ну, коль так, скажу: в Ростов меня вызвали. Там совещание директоров школ намечается. Предстоит много работы. Нужно возобновлять занятия в разоренных войной школах, строить новые… Многие дети совсем не учатся с сорок второго года… Вот проблема…
— А я мечтал стать врачом. Но получилось так, что теперь в военном училище.
— А ты правильно делаешь, что думаешь об учебе. С выбором сейчас не всегда получается. По крайней мере, ты молодой, на твердом пути стоишь. Сколько еще учиться?
— Я не жалею, что стану кадровым военным. Свой опыт жизни я приобрел на войне, многому научился, многое прояснилось. И, в конце концов, кто же, как не мы, будет защищать Родину! Сколько офицеров погибло, искалечено… Ситуация после войны напряженная, Александр Иванович. Мне еще год учиться. Вот первый отпуск после войны получил…
— Конечно, у тебя специальности никакой?
— Ну, какая там специальность! Воевал, стрелял, убивал, меня убивали, как жив остался — сам не пойму, Александр Иванович. Четыре года с оружием, в погонах… Я не надеялся, что выживу. В таком кошмаре войны шансов на выживание очень мало было. Видел десятки погибших бойцов, участвовал в похоронах убитых. Смерть вроде была неотвратима, где-то ходила рядом. Но о себе как-то тогда не думал: воевал, и все! В коллективе фронтовиков чувствуешь себя в безопасности. Аппетит был хороший, а спали — по обстановке: есть возможность — где стрелял, там и вздремнул, где шел, там и выспался. Каждый день почти, словно волосинки выпадали с головы, кто-то выбывал из строя… Запомнились мне слова, солдатик один пропел:
— Красивые слова! Метко пропел! В них вся биография фронтовика! А теперь этому конец, Алеша? Мы мирные люди?..
— …но наш бронепоезд стоит на запасном пути! — засмеялись вместе.
— Алеша, я думаю, теперь жизнь наладится?
— Не знаю, что будет, Александр Иванович. Одних поджигателей войны уничтожили — вылезают на свет другие! Трумэны всякие появляются, угрожают атомными бомбами… Борьба будет продолжаться. Но если народы мира смогут возглавить борьбу за мир, то и войны не будет…
— Поживем — увидим, Алеша! — Александр Иванович посмотрел в окно и неожиданно спросил: — Ты, значит, в отпуске! А сейчас куда направился?
— Вы знаете, Александр Иванович, я еду, сам не знаю, куда. Можно сказать, еду, куда поезд везет, — засмеялся Алексей. — Тут, конечно, секретов никаких нет. У меня заветная мечта, выстраданная войной: хочу попасть в степные просторы, где ковыль, как море, колышется, где тишина поет; хочу слышать пересвист сурков, подышать горячим ветром… Я солнышка еще не видел, Александр Иванович!
— Ну, ты романтик, Алеша! Размечтался! Это здорово, конечно, увидеть наши просторы! А конкретно, все же, куда стопы направил?
— А вот до станции Кавказская доедем, там пересадка на Дивное, потом буду искать Привольное. Это местечко, куда еще до войны мой дед уехал. Он писал, там калмыцкие степи…
— Село Привольное, говоришь? Не слыхал! Ну-ка, давай посмотрим, — учитель открыл чемоданчик и достал местную карту. — Я понял так, Алеша: ты хочешь попасть «на деревню к дедушке Константину Макарычу»? А ну, посмотрим, где эта деревушка? — он стал рассматривать, было темновато: надписи не разобрать. Галерин зажег спичку, подсветил карту.
— Так, вот здесь побывали немцы, а отсюда их погнали обратно, — учитель провел пальцем по черной полосе. — Так, Майкоп, Невинномысск, Армавир, часть степей захватили… А вот и Привольное! Это не в Калмыкии. Вот, смотри: здесь недалеко Сальск… — спичка потухла, и Алексей поспешно зажег вторую. — От Сальска — рукой подать — Привольное. Лучше сюда ехать. Если на Дивное, — еще сутки потеряешь на пересадку в Кавказской. От Дивной вон сколько ехать по степи, да по бездорожью…
— Вижу, понял, Александр Иванович. Вы, пожалуй, правы. Я так и сделаю: еду до Сальска.
— Значит, едем вместе, без пересадки?
— Спасибо вам! А то ведь и правда «на деревню к дедушке», — засмеялся Галерин и пожал руку Александру Ивановичу.
Учитель сложил карту. Дружеская беседа ночных пассажиров в уголке вагона длилась до рассвета, и только утром они, прислонившись к стене, вздремнули…
На небольшой станции Сальск поезд остановился, когда лучи солнца прорезали вагон насквозь и золотились на облупленных перегородках. Вышли из вагона. Александр Иванович обнял Галерина за плечи:
— Будет возможность, Алеша, заезжай! Приглашаю тебя в гости. Вот тебе мой адрес. Понравился ты мне, на сына моего похож…
— До свидания, Александр Иванович! Привет Ростову!
Молодой и пожилой распрощались. Со стороны казалось, отец обнимает сына.
Обшарпанная станция Сальск выглядела скучно. Людей почти не видно. Худющие собаки встречались на каждом шагу, лениво обходя прохожих. Уже нагретая солнцем пыльная земля, издолбленная колёсами, цеплялась за сапоги, и идти по ней было неприятно. Курсант направился к всаднику, который приторачивал повод уздечки к перекладине:
— Слушай, друг! Не скажешь ли, как добраться к деревне Привольное?
— Приволный! Такой деревня не знаем, дарагой! Все деревня надо автобаза ехать! Бижута называется. Десять километров будет. Вон па том дарогам иди. Там поехать будешь, дарагой!
— Спасибо, джигит! — крикнул военный и улыбнулся молодому парню с усами.
Галерин не сомневался, что джигит объяснил правильно. Он уверенно зашагал по дороге. За околицей курсант остановился: насколько видел глаз — простиралась ровная степь. Какая красота! Ширь необъятная. Солнце, чистый воздух, тишина и простор… Сердце забилось от радости: похоже, сбылась Лёшкина мечта! Он бросил шинель на жухлую траву, высоко поднял руки вверх, набрал полную грудь воздуха и заорал: