Постепенно ноги разминались: круг, пять кругов, десять… Лёша уже шагал сам, опираясь на дрын.
Так прошло около часа. Одевшись, слегка зашнуровав покалеченные ботинки, сержант Галерин собирался идти к старшине, как было приказано. Анатолий вызвался сопровождать друга, но умница Чуркин понимал, что Лёшин товарищ жертвует временем. Ведь ему пора быть в своём батальоне.
— Иваньков! Тебе пора, сынок! Ты иди, не беспокойся! Я с ним пойду!
— Ты прав, дядя Чуркин! Не оставляй его. Я побежал, Лёша! Не падай духом! Ещё увидимся!
С волнением в душе Анатолий быстро зашагал. Через четверть часа он доложил начальству о прибытии…
Командир восьмой роты старший лейтенант Бажов знал о состоянии здоровья сержанта первого взвода:
— Сержант Галерин! Мужайся, бери себя в руки. Надежды на транспорт — никакой! Всё перегружено. Да, у тебя ведь отделение! Покажи солдатам пример мужества и выносливости… А сейчас иди со старшиной. Времени до выхода четыре часа. Отделение должно быть боеготово! Чуркин, потом подойдёшь ко мне. — Он похлопал Галерина по плечу, пожелал успеха и ушел по своим делам.
Старшина Димуров привел Галерина и Чуркина к лошадям, потрепал Славяна по холке и обошел ротную повозку. Он развязал веревку, поднял брезент и достал флягу со спиртом, налил немного в кружку и подал Галерину:
— Выпей все, сержант! Обязательно выпей!
— Вы же знаете, товарищ старшина, я не пью… Никогда не пил… Отец тоже не…
— Отец, отец! Не понимаешь, сержант Галерин. Это приказ! Иначе пропадешь, сдохнешь по дороге — ноги откажут! Вот вода, запьешь, закусишь, все будет хорошо! Поверь мне, Галерин. Ну, давай, вперед!
Чуркин подошел вплотную:
— Не бойся, это правда. Смело, разом выпей!
Галерин не пробовал водку, а тут спирт — огонь в живот, как каленое железо. Ни за что не выпил бы. Но рядом был Чуркин. Сержант улыбнулся смущенно, взял кружку в обе руки и хватил все до донышка, запил водой и ничего, не задохнулся. Димуров вскрыл красивую американскую банку со свиной тушенкой, достал сухариков. Алексей пожевал луковичку, хорошо поел, и все успокоилось. Пока Галерин закусывал, старшина налил глоток Чуркину. Тот выпил и взял кусок свинины. Димуров отозвал Чуркина в сторону:
— Если что случится с Галериным — голову оторву, старина, понял? Ты за него в ответе. Видишь, парень молодой, неопытный. Насчет отделения: взводный знает всё, меры примет.
— Понял тебя, старшина! Постараюсь! — кивнул головой бывалый солдат. — Будет сделано!
— А за пулемет командир еще вызовет тебя, поблагодарит. Комбат приказал все катки пулемётов обмотать, как у тебя. Видишь, какие марши тяжелые! Словом, молодец, хороший пример показал! Только сержанта побереги. Прошу тебя, Чуркин!
Старшина Димуров порылся под брезентом и повернулся к Галерину:
— Ну, сержант, снимай свои трофейные. Вот новые портянки, стелечки мягкие и ботинки — что надо! На, примеряй!
Юного командира вроде на печке отогрели после мороза. Зарумянился, разогрелся, повеселел. Он сел на дышло армейской повозки и стал переобуваться. Ноги, как ноги, мягкие, теплые, отдохнувшие, однако все еще желтые от йода. Подошва коркой взялась. Переобулся. Ботинки подошли хорошо. С Чуркиным пошли во взвод. Было легко и здорово. Алексей почувствовал, как закружилась голова, все вокруг плывет, тело обмякло, стало непослушным. Он вошел в овчарню, лег на солому и мгновенно уснул. Охмелевший сержант не слышал, как Чуркин расстегнул его ремень, снял новые «скороходы» и накрыл ноги своей шинелью.
Младший лейтенант Катышев приказал своему помкомвзвода взять отделение сержанта Галерина на себя, а сам вызвал рядовых Чуркина и Свинцова:
— Рядовой Свинцов, включайся в пулеметный расчет вместо Чуркина. Возьми у него пулеметную лямку. А ты, Чуркин, получил приказ от старшины?
— Так точно, товарищ младший лейтенант.
— Выполняй! Держи меня в курсе дела. Помни, ты в ответе за Галерина. Ну, идите!
Солдаты козырнули и пошли в отделение.
Галерин поспал часа полтора. Уже пора ужина и сбора в путь. Не спеша Лешка обулся, встал, разделся до пояса и пошел к колодцу. Яркое предвечернее солнце слепило глаза. Хмель еще мутил голову. Умывшись холодной водой, сержант ожесточенно растер спину и грудь полотенцем, почувствовал легкость тела и бодрость духа. Он невольно улыбнулся. Ноги отдохнули и не беспокоили его. Вернувшись в овечий хлев, Алексей оделся, заправился и выглядел молодцом. Довольный собой, подумал: «Не подвели бы ноги!»
Солдаты гремели котелками. Кто копошился в вещмешке, кто переобувался, а кто коптел над бумажкой, чтобы послать весточку через полевую почту домой. Некоторые протирали оружие, новенькими блестящими патронами снаряжали магазины.
Перед выходом командиры рот собрали младший комсостав. Сержанта Галерина на совещание не пригласили. Чуркин успокоил его:
— Товарищ младший лейтенант сказали: «Пусть Галерин выздоравливает!» Вот! Видишь, заботится. А ты поправляйся, сержант. Давай-ка, сними свою обнову, ноги посмотрим…
Галерин сел на колоду, расшнуровал ботинки. Чуркин снял с него «скороходы» и осмотрел подошвы, пальцы, всю ступню.
— Теперь в порядке! Вот вазелин, смажь колеса, пусть отдыхают! Им шагать да шагать! Скоро Вислу перешагнем… Держи котелок, горячий, поешь, чайку попей! Скоро построение…
Общая задача марша на эту ночь выглядела так: преследуя отходящего противника, третьему батальону в составе стрелкового полка приказано форсировать реку Висла и выйти в направлении Радом, южнее Варшавы. Впереди промышленный город Лодзь, занятый фашистами. Все основные силы армия сосредоточит на освобождении этого города… Задача доводилась только до офицеров. Солдатам и сержантам ставилась непосредственная задача. К сведению сообщался самый минимум. Напоминали о соблюдении маскировки и сохранении бдительности. В лесах и на хуторах орудуют бандеровские банды и отряды польских националистов. Могут быть засады и диверсии.
Ну, теперь вперед, Галерин! Что тебя ждет, безусый паренек? Выдержишь ли ты испытание на прочность? Или ты ночью потеряешься в пути, упадешь где-нибудь в яму, и никто не поднимет тебя? Или угодишь под колеса, и раздавят тебя в лепешку? Тебе ведь восемнадцать исполнилось! Так будь же мужчиной, а не слюнтяем эдаким! Прояви волю, заставь себя выдержать и боль, и хмель, и трудности! Помнишь Рахметова у Чернышевского — на гвоздях ведь спал, выносливость воспитывал в себе… А ты? Разве ты не можешь? Сможешь, раз надо! Сможешь, если захочешь, если себя переборешь! Не один ты. Тысячи таких на фронте, в тылу, в госпиталях терпят, мучаются, страдают, но борются! Менее, чем через год, ты будешь торжествовать Победу, если выживешь, если вынесешь эту тяжелую кровавую бойню! Так будь же молодцом, Лешка, может, тебе повезет. А сейчас держи испытание на марше. Выдержишь — никогда больше так трудно не будет!
Шли сначала быстро. Затем часа полтора колонна тянулась по песчаной полевой дороге, прошла через лес, минула хутор и вышла на широкую магистраль. Батальоны несколько раз останавливались, и снова гармошка марша растягивалась. Внезапно оказались на берегу Вислы. Мост был взорван, и его черные фермы повисли косыми глыбами над водой. Переправа находилась слева, выше по течению. Подход к ней за три километра заторен техникой, повозками, пехотой. Повсюду стояли регулировщики с фонариками и жезлами, пропускающие колонны. Соблюдался строгий порядок. Внизу переправа обозначалась тусклыми подсветками над водой, с берега на фоне черной глади это выглядело красиво.
Третий батальон спустился к наведенному мосту почти бегом и быстро преодолел его. Настил покачивался на понтонных плотах. Казалось, под ногами дышит земля. Реку почти никто не видел. Было темно и сыро. Лишь фонарики освещали путь…
Прошло более часа, как форсировали Вислу. Восстановился размеренный ритм марша. Солдаты устали. Пора бы привал сделать…
Наконец-то! Сержант Галерин облегченно вздохнул, сел на обочину дороги, ноги в кювет, оперся на локоть, спиной на вещмешок, ствол автомата зажал в руке и мгновенно уснул.