Танака разделял тревоги, сомнения, планы, высказанные на Восточной конференции. И кому, как не премьер-министру, надлежит собрать воедино разрозненные мысли участников конференции, обосновать их рекомендации и представить на рассмотрение благословенного императора. Все это надо взвесить, обдумать. Гиити Танака и пригласил в загородный свой дом хваткого и расчетливого Такахаси, чтобы прочитать ему первые наброски закрытого меморандума.
Другим собеседником премьера в тот вечер был генерал Араки невысокий, коротконогий человек с широкой грудью, неестественно большой головой и задиристо торчащими усами. Его внешность и темперамент были прямой противоположностью спокойному, неторопливому, будто бы равнодушно-сонливому Такахаси.
Когда-то, лет двадцать назад, уже после русско-японской войны, генеральный штаб откомандировал Араки в Петербург для изучения военного дела. Мировую войну он провел военным обозревателем в русской действующей армии. В Токио вернулся с русскими орденами, с медалью в честь трехсотлетия дома Романовых и объемистым досье о состоянии вооруженных сил царской России.
Двух генералов связывала давняя дружба еще с того времени, когда оба они участвовали в интервенции в советском Приморье и Забайкалье. Теперь Араки работал в японской академии генерального штаба, слыл знатоком русского вопроса, и премьеру Танака было крайне важно услышать его мнение о меморандуме.
Араки несколько запоздал, приехал прямо из академии, в военной форме, без регалий, и только один орден "Золотого коршуна" - награда за многолетнее пребывание в России - сиял на его груди. Араки знал, что премьер-министр пригласил его для совершенно частной встречи, и тем не менее совсем не случайно выбрал именно этот орден.
Он бросил фуражку и перчатки на руки Хея и, громыхая саблей, прошел в кабинет. Араки был лет на пятнадцать моложе премьера, и это давало ему основание быть подчеркнуто вежливым и уважительно называть хозяина дома "сэнсэй", то есть "раньше родившийся", в смысле почтенный учитель.
- Хотите саке? - спросил хозяин.
- О нет! Ничего горячего и крепкого, - возразил Такахаси. Он опустился на циновку и, обжигаясь, взял в руки о-сибори - горячую, влажную салфетку, которую подал ему Хей. - На конференции во дворце я чувствовал себя такой вот салфеткой - горячей и мокрой. Представить не могу, что там решили...
Такахаси, конечно, хитрил. Танака понял. Он приказал слуге подать чай и отпустил его:
- Сегодня ты мне не нужен, можешь спать... Закрой плотнее дверь.
Когда слуга вышел, премьер взял портфель и достал кипу исписанных листов.
- Я бы хотел, - сказал он, - познакомить вас с тем, что предназначено лишь для очей императора, и просить вас о великодушных советах.
Гости молча кивнули, Танака начал читать:
- "Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных вручает Вашему величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии".
"Для того, чтобы завоевать Китай, - читал он дальше, - мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай. Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малоазиатские страны. Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права. Таков план, завещанный нам императором Мейдзи, и успех его имеет важное значение для существования нашей Японской империи".
- Могу ли я, Танака-сэнсэй, делать замечания по ходу чтения? спросил Такахаси.
- О да, это будет самым полезным, что только можно придумать.
- В таком случае мне хотелось бы высказать одну мысль. В Маньчжурии и Монголии, по сведениям дирекции Южчо-Маньчжурской железной дороги, запасы железной руды составляют больше миллиарда тонн, запасы угля - два с половиной миллиарда. Мы можем обеспечить себя железом и углем на семьдесят лет. Потом лес, алюминий, хлеб... Вот где сейсмическая устойчивость японской экономики! Это надо взять! - Рука Такахаси хищно взметнулась над головой и опустилась к столу, будто захватывая добычу. - Но сначала нужно объявить громко, что в этих районах мы не хотим ничего, кроме мира, спокойствия, тишины, что ответственность за тишину берет на себя Япония, что она не допустит никаких беспорядков... А тем временем мы будем внедряться, внедряться, внедряться... - Рука Такахаси теперь делала спокойные пассы, словно кого-то гипнотизируя. - Пусть наши офицеры, которых мы тайно пошлем туда, наденут одежду китайских крестьян, ремесленников, пусть они входят в доверие и покупают земли, а потом мы будем защищать эти земли, для этого пошлем войска. Вы меня поняли?
Араки возразил:
- Но это слишком долгий процесс, армия в состоянии решить все быстрее.
Такахаси снисходительно посмотрел на Араки, ответил пословицей:
- Кто торопится, тот дольше идет...
Танака снова склонился над рукописными страницами меморандума. Порой он отрывался от чтения, выслушивал воинственные замечания Араки или сдержанные, полные тайного смысла предложения Такахаси, делал пометки и снова монотонно читал текст, в котором излагал широкий план агрессии, рожденный еще в умах их далеких предков и не осуществленный ими. Вину за это Танака принимал на себя и свое поколение. "Если эта задача до сих пор не выполнена, - писал он божественному императору Хирохито, - в этом вина ваших слуг".
В стране, где так высоко развит культ предков, где духу их поклоняются в храмах, проще всего привлечь людей к соучастию в агрессии, ссылаясь на зов предков. Но роль исполнителей заветов императора Дзимму принимали на себя теперь представители современных промышленных монополий, банков, армии, военного флота, которым тесно стало на островах, и они, задыхаясь в тисках экономического кризиса, рвались на просторы азиатского континента, готовые скрестить оружие с любым, кто станет наперекор императорскому пути Кондо. Об этом горячо заговорил Араки, возбуждая себя собственными словами. Его маленькие острые глазки горели недобрым огнем в глубине пещерок-орбит, и широкие ноздри раздувались так, будто перед генералом уже стояли враги. Араки сказал: