Хирота рассмеялся и попросил секретаря вызвать машину…
Разговор продолжался с коллегой Хасимота — военным атташе в Москве генералом Касахара. Касахара присутствовал при разговоре с послом. Он сказал, и Хасимота это тоже записал в книжку:
«Я уверен, что сейчас наступает момент, когда для нас создана исключительно благоприятная обстановка, чтобы империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока. Россия, занятая восстановлением своей экономики, не в силах вести войну. Не исключено, что мы сможем сейчас добиться своей цели, не вступая в войну. Но если она и возникнет, она не представит для нас больших затруднений. Надо жить по нашей старой пословице: „Если ничего не предпринимать, ничего и не выиграть“.
Сейчас он вспомнил эту пословицу и начал с нее разговор с молодыми офицерами. Он говорил сидя, расстегнув ворот кителя и время от времени запуская пальцы обеих рук в свои густые черные волосы, жесткие, как тонкая сталистая проволока. Всем своим видом он хотел показать, что находится в своей среде, где ему нечего стесняться.
— Если ничего не предпринимать, — говорил он, — нечего и рассчитывать на выигрыш… Я тридцать дней был в пути, направляясь в Японию, и все это время размышлял о том, как избавиться от либерализма, который разъедает нашу страну Ямато, мешает нам идти по пути Кондо. И у меня созрел план, которым хочу поделиться с вами.
У Японии есть только три возможности избежать угрожающего стране перенаселения. Перед нами открыты только три двери — эмиграция, вторжение на мировой рынок и расширение своей территории. Две первых двери для нас захлопнуты, и само собой разумеется, что Япония должна поторопиться войти в последнюю распахнутую дверь. Мы потребуем земель для империи на севере, юге, востоке и западе, земель, на которых Япония сможет свободно развиваться и процветать.
Об этом не могло бы быть и речи, если бы раса Ямато являлась низшей расой, не способной к освоению новых земель. Но мы раса господ и хотим управлять сферой великой Восточной Азии. Силой оружия мы устраним всех, кто помешает нам в этом…
Потом, перебивая друг друга, офицеры заговорили о том, что первым шагом на пути утверждения сферы великой Восточной Азии должна быть Маньчжурия, что нельзя терпеть парламентских либералов, которые боятся собственной тени. Горячие разговоры и выпитая саке накалили обстановку.
Уже стемнело, и сквозь окна, заклеенные бумагой, проникал неживой, призрачный свет. Хозяйка принесла зажженные свечи. Их неровное, колеблющееся пламя едва пробивалось сквозь клубы табачного дыма. Кто-то крикнул: военные должны управлять империей, не нужен парламент… Его поддержали. Привстав на коленях, заговорил Кавамота, тот самый Кавамота, который возглавил саперов при покушении на Чжан Цзо-лина. Его только для вида отчислили из армии, на самом деле пристроили в академии генерального штаба.
— Я готов снова поехать в Маньчжурию, командовать саперами! — выкрикнул Кавамота.
Окава Сюмей пока только наблюдал и слушал, ждал, когда температура дойдет до точки кипения. Это время пришло. Он сказал:
— Кавамота-сан, мы ценим вашу доблесть, но сначала нужно расчистить поле вокруг трона, надо выкорчевать гнилые пни… в кабинете.
— Да, да, и мы начнем корчевать с Хамагучи!…
Снова заговорил Хасимота, на целую голову возвышавшийся над остальными:
— Я разделяю ваше негодование… Высшие офицеры армии думают точно так же. Если парламент не разделяет идеи предков, нам не нужен такой парламент… Японская политика нуждается в решительном обновлении. Кто слаб духом, тому не место в империи. Побеждают лишь сильные… В традициях самураев решительные действия никогда не считались бесчестными, — конечно, если действия вызваны благородным порывом служения императору. Это не противоречит понятию о чести. Пусть уйдут все, кто мешает! Так говорит Бусидо — закон самураев. Пусть несогласные уйдут в вечность! Хакко Итио!…
Хасимота поднял над головой руку, будто держал меч, и рывком опустил ее.
Офицеры в экстазе вскочили с циновок, выхватили и обнажили мечи, потом с треском бросили их обратно в ножны.
— Хакко Итио!… Хакко Итио!… Весь мир под японской крышей! — кричали офицеры, которым пришлись по душе слова Хасимота.
— Давайте создадим общество!… Общество обновления!…
— И назовем его «Хризантема» — цветок Японии!…
— Нет, нет! — кричал капитан Сагоя, маленький, подвижный офицер с лицом фанатика. — Пусть это будет «Сакура-кай»… К цветению вишен мы достигнем пели… Хризантемы — это сегодня, а мы смотрим в будущее…
— Сакура-кай!… Сакура-кай!…
Приняли это название. В общество решили принимать только молодых офицеров, по званию не старше подполковника, как это было здесь, и ресторанчике «Кинрютей Ин», где старшим по званию и возрасту был Хасимота. Для него сделали исключение, он стал главой нового общества. Основной костяк общества молодых офицеров составили выпускники академии генерального штаба, изучавшие проблемы оккупации Маньчжурии и Монголии. Официально оно так и называлось — исследовательское общество по изучению маньчжурских и монгольских проблем «Сакура-кай».
Через полтора месяца первой жертвой деятельности общества «Сакура-кай» пал японский премьер-министр Хамагучи, он был тяжело ранен капитаном Сагоя.
Но это было только начало. К весне тридцать первого года в «Сакура-кай» насчитывалось сто пять молодых офицеров. Во главе общества оставался Хасимота Кингоро, его называли покровителем заговоров — на протяжении многих лет в Японии не было политического убийства, покушения, интриги, к которым он хоть каким-то образом не был причастен.
Движение молодых офицеров находило поддержку среди руководящих военных деятелей, группировавшихся вокруг Сатбо Хамба — японского генерального штаба. И не только поддержку — идея создания общества «Сакура-кай» исходила от начальника Сатбо Хамба — еще одного второго человека в Японии после благословенного императора. Его назначал император, и он не был подотчетен даже премьер-министру. Но второй человек в государстве — не первый. К тому же в таком положении находился и начальник штаба военно-морского флота, и премьер-министр, их также назначал император, и они тоже считались вторыми в империи. А военная клика — гумбацу — жаждала самостоятельных действий. Эти действия должны были начаться с того, чтобы устранить из правительства всех нерешительных, всех, кто мешает, кто тормозит движение Кондо — движение по императорскому пути. Лучше, если во главе правительства будет стоять военный. Миссию обновления руководства страной принял на себя «благоразумный Койсо» — начальник бюро военных дел, координирующий действия военных и гражданских властей.
Когда назревали события в Маньчжурии, честолюбивому генералу Койсо было пятьдесят лет. Он нетерпеливо ждал ответа из штаба Квантунской армии, именно штабу поручили разработать в деталях план военной оккупации Маньчжурии с дальнейшим продвижением в монгольские степи и советское Забайкалье. По этому поводу начальник штаба Квантунской армии сообщал, как обычно, секретно, как обычно — шифром, доступным только ограниченному кругу людей:
«План операций, которые должны привести к оккупации Маньчжурии, является одной из составных и важнейших частей общего плана операций японских войск против Советского Союза, ранее направленного в первый отдел генерального штаба. Требуемый план заканчивается разработкой и незамедлительно будет выслан с соблюдением высших мер предосторожности».
В том, чтобы ускорить военные действия на континенте, были заинтересованы и промышленники Японии, апостолы делового мира, представители могучей четверки: Мицуи, Мицубиси, Сумитомо, Ясуда, владевшей почти половиной национальных богатств страны — монопольным производством самолетов, танков, военно-морских кораблей, боеприпасов, вооружения… Их связным с генеральным штабом был Окава Сюмей, человек, глядящий на мир острыми черными зрачками, заслоненными двойными стеклами очков. Будто забыв дорогу в свой кабинет Южно-Маньчжурской компании, он проводил время в Токио, занятый с Хасимота таинственными делами, которые должны были обеспечить маньчжурскую операцию.