Киоко, я хочу перед смертью еще раз станцевать с ней ча-ча-ча. Ча-ча-ча — мой любимый танец из всех существующих на Кубе. Из народных парных танцев это, совершенно точно, самый приятный. Не знаю, кого винить, но в мире распространилась ложная версия ча-ча-ча.
На пару, танцующую ча-ча-ча в ритме «раз, два, ча-ча-ча», смотреть еще противнее, чем на пиявку. Нужно хорошо слушать музыку, внимательно слушать басы и тему и на первую синкопу сделать шаг вперед: ча-ча-ча. Вот Киоко танцует его правильно. Она никогда не ошибается. Она танцует не как пиявка. Потому что научилась чувствовать себя свободно в танце. Я научил ее этому. Ветер пробегает по деревьям, насекомые жужжат, огромные листья шелестят. «А, так вот это что такое. Серхио, это та самая возможность воскресения. Я поступил так же, как вирус: я привез мой танец с Кубы, приехал с ним в Америку и в Японию, заразил им маленькую девочку; то, что я сделал, действительно сродни заражению вирусом, возможно, это все, с чем я родился, но мне кажется, это и есть моя возможность воскресения. Я не могу писать романы, как Мануэль Пюиг, но, подобно тому как его романы увековечат своего создателя, я и мой танец останемся жить в теле этой девушки. Романы, книги — в конечном счете это бумага,
Серхио; бумагу могут сожрать черви, а я, я останусь в великолепном теле этой девушки. Что ты об этом думаешь, должно быть, завидуешь мне, да?»
Если бы у Киоко на шортах был обычный пояс вместо банданы, очень возможно, что с ней случилось бы то же самое, что происходило со мной в армейских туалетах. Насильников было двое. Первый держал ее за голову и плечи, в то время как второй пытался стянуть с нее шорты, но ему не удавалось развязать бандану. Они разговаривали друг с другом по-испански.
К счастью, без кубинского акцента.
— Давай быстрее, болван.
— Да у нее тут бандана.
— Резани ножом.
— Заткнись, именно это я и собираюсь сделать.
Очевидно, Киоко ударили, кровь стекала из уголка губ, и она была без сознания. Может, я уже стал прозрачным, как и мой призрак? Двое насильников заметили мое присутствие, только когда я подошел к ним совсем близко. Я увидел, как один из них вытащил финку, чтобы разрезать бандану Киоко, и в тот момент, когда лезвие с лязгом выскочило наружу, я закричал по-испански: «Остановитесь!» Тип с редкими волосами застыл на месте, с ножом в руке, а потом пошел на меня с искаженным от страха и возбуждения лицом. Сообщники были одеты на один манер: брюки и грязная рубашка непонятного цвета с длинными рукавами, черные кожаные ботинки, им бы ведра и половые тряпки в руки, и получился бы портрет уборщика из муниципальной больницы. Не знаю, откуда они могли приехать. Из Доминиканской республики, Пуэрто-Рико, Никарагуа, Колумбии, Боливии или Перу, неважно, откуда ты приехал, но здесь ты сможешь найти лишь работу уборщика, если только ты не из очень богатой семьи. Они оба чувствовали себя одинокими в этой стране, абсолютно им незнакомой, у них был инстинктивный страх перед всем, что их окружало, и, накачавшись пивом, они становились злыми.
— А это что за подонок? Давай, вали отсюда! Лысеющий тип брызгал слюной и дышал мне в лицо пивными парами. Он положил руку мне на плечо и поднял ногу, чтобы пнуть меня в живот. К счастью, он не пырнул меня ножом. Мои ослабевшие внутренности не вынесли бы и легкой раны, думаю, мое сердце остановилось бы сразу и я не сумел бы спасти Киоко. Нужно было ее спасти. Я не почувствовал боли, но от удара в живот мой желудок, казалось, подпрыгнул до горла, у меня перехватило дыхание, и я рухнул на землю. А этот гад схватил меня за шкирку и затряс ножом перед моим лицом.
— Давай, поднимайся, иди сюда, вот увидишь, я тебя зарежу! Клянусь, я убью тебя!
Я чувствовал на своем лице его зловонное дыхание. Дыхание метиса, вынужденного бежать из своей страны. Возможно, если бы передо мной стоял белый громила с багровым лицом, говоривший по-английски с южным акцентом, я не сумел бы противостоять ему. Когда коренной американец докучает мне, я не могу дать ему отпор, я как будто слышу, как он говорит: «Никто не просил тебя приезжать в нашу страну!» Я глубоко вздохнул. Этот тип такой же, как я. Невежественный, беспомощный, он просто умирает от страха и испытывает гнев. Вот только не знаю, хватит ли у меня сил, чтобы говорить. Господи, дай мне твердый голос! Если
Ты дашь мне достаточно силы в голосе, после этого я готов умереть, когда скажешь.
— У меня СПИД. Посмотри на меня повнимательней. Если Ты хочешь убить меня, давай, но обещаю: моя кровь забрызгает тебя.
Я крикнул это по-испански со своим кубинским акцентом. Вид у насильника стал удивленный, и он выпустил мой воротник, после чего несколько секунд пристально смотрел на свою руку. Этот невежда думает, что СПИД передается таким путем, что вирус переползает с одного тела на другое, видимый, как колонна муравьев.
— Ну же, поторопись, придурок, бей, чего же ты ждешь? Я обниму тебя, прижмусь к тебе, укушу тебя за шею, вот увидишь.
Я поднялся, опершись на трость, и, шатаясь, направился к насильнику. Холодный и липкий, как бриллиантин, пот струился по моему телу, у меня было ощущение, что что-то в моих внутренностях порвалось, я сконцентрировал все свои силы на мышцах лица, чтобы изобразить улыбку. Не знаю, получилось ли это у меня. Я думал, что если и получится, то он разразится смехом, увидев мою физиономию, но все-таки я приблизился к нему, говоря:
«Давай, бей, бей!»
Насильник бросил взгляд на своего соучастника, который все еще держал Киоко за плечи. Она пришла в сознание, открыла глаза и наблюдала сцену с оторопевшим видом. В тот момент, когда я еще на шаг приблизился к человеку с ножом, второй резко отстранился от Киоко и пустился бежать. Увидев это, тип с ножом припустил вдогонку. Я услышал, как он, удаляясь, сказал своему помощнику: «Черт, я до него дотронулся!»
Я подошел к Киоко. Обнял ее, внимательно следя, чтобы не задеть окровавленной рукой. Когда она, маленькая, бросалась ко мне навстречу, я всегда обнимал ее.
— Ничего, это пройдет, не беспокойся, все хорошо, все закончилось, — шептал я, гладя ее по голове, чтобы успокоить. И потом назвал ее настоящим именем: — Киоко.
Сначала она вздрогнула, потом посмотрела мне в глаза и сразу все поняла. Выражение удивления на ее лице медленно сменилось улыбкой. Мне показалось, что это длилось вечность.
Ее улыбке, казалось, понадобились минуты и часы, долгие часы, чтобы родиться.
Мы вернулись к микроавтобусу, поддерживая друг друга, Киоко включила на стерео мою любимую «Эсперансу», и я попросил ее станцевать для меня ча-ча-ча.
— Пожалуйста, потанцуй со мной разок ча-ча-ча, ведь я видел в твоем исполнении только мамбу.
Должно быть, у меня действительно что-то разорвалось внутри. Мне больше не удается собрать мысли. Я пытаюсь встать и потанцевать с Киоко, но не могу даже сделать один шаг ча-ча-ча. Кроссовки Киоко ударяют по земле, поднимая легкие облачка пыли, так же красиво, как в детстве. Эсперанса — это песня с концерта, это имя девушки, и еще это слово по-испански означает надежду.
Эсперанса, О Эсперанса,
Ты думаешь только о том, чтобы танцевать ча-ча-ча.
Ты ничего другого не знаешь, а как же я?
О Эсперанса,
Я от тебя без ума,