К чести драугов, они успели оправиться от потрясения и приняли боевые стойки. Маг выставил обе руки вперёд, плетя очередной двеомер. На мгновение всем показалось, что время замерло…
Чтобы затем взорваться вспышкой безжалостного побоища.
Охотник успел прошептать:
— Понеслись.
***
Прошло чуть более двадцати минут. У подземного ручья воцарилась тишина, достойная глухого склепа. Окровавленный пол устилали тела, скрюченные в предсмертной агонии. Вперемежку с тёмными эльфами лежали их слуги, забавные создания, пытавшиеся защитить своих господ. Во многих местах пещеры имелись пробоины и расколы, в некоторых камень был испарён ядовитыми двеомерами из обширного арсенала погибшего мага. Сабли были разбросаны по всей пещере, порой вместе с отрубленными руками, порой находясь в телах собственных хозяев. Хлористый запах озона наполнял пространство, как будто здесь случилась жестокая гроза.
Неподалёку от вытекшего ручья возвышалась груда, на первый взгляд напоминавшая кучу битого щебня. Даже искушённый чародей с трудом узнал бы в этой куче грозное порождение Земли. Множество осколков навевали мысли о бомбардировке дварагскими молотами.
Это была мрачная картина, ставшая олицетворением смерти и разложения. Казалось, здесь разгулялся один из Богов Войны, печальный и одновременно сумасшедший.
Наверное, так оно и было.
Смилодон застыл неподалёку от места побоища, безучастно уставившись в темноту. Бледное лицо, окропленное кровью, напоминало холодную скульптуру, начисто лишённую эмоций. И только глаза выдавали жизнь в этом лице. В них можно было увидеть самое дно преисподней, из которого вырывались сполохи демонического пламени, придавая Покинутому вид безумного фанатика, или, может быть, святого отшельника, вера которого в извечное Начало безвозвратно потеряна.
Губы Покинутого зашевелились. Сокровенные слова вырвались из недр тёмной души, более похожие на вопль отчаяния из уст поверженного, нежели на речь победителя:
— Я отомстил за тебя, мой наставник, брат и отец. И всё же мой разум, как и ожидалось, не чувствует облегчения. Ты отомщён, но я готов грызть землю. Боль снедает меня изнутри, подобно пламени Харата. Похоже, она поразила меня навечно, и мне уже не скрыться от неё никогда. О Ситас! Разве можно представить себе, вообразить муки, страшнее этих. Муки исступлённого осознания безнадежности всей последующей жизни. Разве смогу я существовать без Тебя? Любить Мир, в котором Тебя больше нет? Будь проклята эта Тьма!
Лицо Смилодона наконец утратило свою бесстрастность. Все черты его исказились, на миг явив Дан-Миру облик человека, убитого горем.
— Спи спокойно, отец. Твой преданный сын будет вечно помнить тебя. Эта память — всё, что у меня осталось.
И Артур затрясся под гнетом безумного смеха. Лишь две слезинки сползли по щекам Губителя…
***
Так и закончилась эта часть моей жизни. Жизни, в которой зачастую единственными спутниками были боль, разочарование и одиночество. Однако, несмотря на известную горечь, я не могу не испытывать толику умиротворения, вспоминая те времена. Они даровали мне отца, пусть не по крови, но от того не менее любимого. Это была мятежная душа, рождённая в Тенебрисе, но исполненная внутреннего благородства и Света. В надежде спасти меня он пытался совершить невозможное. Однако корни Тлена, проросшие в моём естестве задолго до зари времён, нельзя было ни искоренить, ни уничтожить, точно так же, как невозможно обратить время вспять.
Я восхищаюсь твоей самоотверженностью и бесконечной преданностью принципам. Ты никогда не изменял самому себе, и за это я люблю тебя ещё больше.
Однажды, и в этом у меня нет сомнений, твоя душа обретёт новое воплощение, и тогда мы снова встретимся под куполом этого или другого мира. Обязательно встретимся…
Артур Смилодон
Эпилог
Над блистательным Мароном, центром великодержавного архипелага Эйдин-Рок, стояла бесподобная ночь. Звёзды, обрамлявшие луну, казались драгоценными камнями в дорогом ожерелье. Фантастическая прелесть ночи заставила жителей городов и деревень выйти на улицы, чтобы насладиться красотой природы, дарованной им Перворождёнными.
Лишь отцы-настоятели Ордена Перламутровой Бабочки не могли позволить себе такую роскошь. Вот уже в течение долгих семнадцати лет они еженощно дежурили у Яркамня, в надежде, что тот поведает им Волю Судьбы. Однако с тех пор, как архиканоник огласил возрождение Лорда Малаката, Яркамень больше ни разу не говорил с ним, как и с другими мудрыми эльфами.
В эту ночь в Алмазных Залах дежурил сам Фальдагор фиц Лимус, мудрейший из эльфов. В его распоряжении находились послушники Белой и Красной Повязки. Они стояли на коленях, склонив головы к мраморным плитам и приглушённо начитывая священные мантры. Сила их молитвы помогала архиканонику прислушиваться к вибрациям Яркамня, делая их понятными разуму смертных. И вновь, как и семнадцать лет назад, Фальдагор вздрогнул, когда магический артефакт прикоснулся щупальцем иного сознания к его разуму. Информация бурным потоком хлынула в голову эльфа, на миг приоткрыв ему завесу всезнания. Контакт вскоре оборвался, и старик удивлённо воскликнул:
— Не может быть! Даже в самых смелых мечтах я боялся предположить, что события начнут развиваться с такой стремительностью.
— В чём дело, Первый Отец? — из-за белоснежных колонн выступили сгорбленные фигуры других настоятелей Ордена, готовых сменить архиканоника на посту. Уже несколько часов они стояли там, выполняя роль священных стражей и открывая чакры, для более легкого дежурства на следующей Вахте у Яркамня.
— Братья мои! — возбуждённо закричал старик, обретая живость черт, свойственных молодости. — Слушайте же! Свершилось! Первое пророчество цикла обрело своё подтверждение. Лорд Малакат встал на путь Обретения!
Послышались недоверчивые голоса. Фальдагор выпрямился во весь рост и, вскинув руки, громко возвестил:
— Яркамень поведал мне, что мечи Эль-Даго, созданные Птолианом Чудоруким для нашего императора и принца Тьмы, наконец обрели своего последнего хозяина, как и было записано в священных текстах Шасс-Цебби. Это значит, что Колесо Времени сдвинулось на один квартал и в скором будущем Перворождённые вновь обретут Возвышение. Amen…
***
И будет рождён вновь сын Хаоса и Тьмы, Лорд Малакат. Его тело будет отмечено знаком древнего Зла, возникшего по воле Аканти — символом Древа Безумия. И каждый смертный познает прикосновение священного ужаса, когда Он вновь обретёт Мечи Птолиана, сотворённые для взаимной ненависти.