В высоком уровне смертности в войсках, считает Киплинг, повинны не столько буры, сколько «наши полнейшая беззаботность, бюрократизм и невежество». В книге «Немного о себе» мы читаем впечатляющее описание дизентерийных палаток, «вонь от которых еще отвратительнее, чем смрад мертвечины», причем дизентерию принесли с собой англичане — на этой «просторной, иссушенной солнцем земле», подчеркивает Киплинг, болезнь эта никогда не водилась. Размышляя о том, почему тысячи людей в Блумфонтейне заболели брюшным тифом, он пишет, что собственными глазами видел, как «батарея конной артиллерии, мертвецки пьяная, прибыла в полночь под проливным дождем, и какой-то болван… разместил ее в здании эвакуированной тифозной больницы. Результат — тридцать заболеваний в течение месяца». Видел, как солдаты пьют сырую воду из реки Моддер, в нескольких ярдах ниже по течению от того места, где мочились мулы. «Выбор мест для уборных, — язвительно замечает писатель по этому поводу, — и их строительство, судя по всему, считалось занятием не для белого человека». Англичане в Южной Африке с «бременем белого человека», каким представлял его себе Киплинг, и в самом деле справлялись неважно.
Примечательны в этом отношении два письма Киплинга доктору Конланду в Америку — они представляют собой квинтэссенцию впечатлений и размышлений писателя о Бурской войне, о том, насколько империя, завоевавшая полмира, оказалась к ней не готова. Первое написано в июле 1900 года в Роттингдине, второе — 20 февраля 1901 года в Кейптауне, во время второй «зимовки» Киплингов в Южной Африке, когда до конца войны оставался еще год с лишним.
«Как ты знаешь, — говорится в первом письме, — мы отправились на зиму в Южную Африку (в Кейптаун), а там именно в это время началось нечто вроде маленькой войны, доставившей мне массу удовольствия. Кэрри и дети жили в Кейптауне, а я тем временем колесил по стране, вдоволь нагляделся на госпитали и раненых, на пушки и на генералов. Какая же это огромная страна, подумал я, и как же здесь все интересно! Особенно интересно было наблюдать за теми, кто застрял в Кимберли во время осады. Эти люди сразу бросались в глаза: стоило им услыхать вдалеке погромыхивание кейптаунского трамвая, как они начинали пугливо озираться по сторонам, где бы спрятаться, — им казалось, что приближается не трамвай, а снаряд, который вот-вот разорвется. Поначалу я сдуру над ними посмеивался, но теперь, после того как сам попал под обстрел и услышал свист осколков за спиной, смеяться перестал. Война, что ни говори, странная штука, это нечто среднее между покером и воскресной школой. Иногда верх берет покер, иногда воскресная школа — но чаще все же покер. Буры бьют нас почем зря, мы же обращаемся с ними бережно, точно полиция с уличными манифестантами — не дай бог кого-нибудь ненароком задеть или поранить. Они шпионят за нами, сколько им вздумается, когда же им хочется перевести дух, они сдают нам свои допотопные охотничьи ружья и уверяют, что являются законопослушными гражданами. После чего расходятся по домам, отдыхают не-делю-другую, а потом, справив новый пиджак и наевшись досыта, вновь выходят на тропу войны».
«Война тем временем продолжается, — говорится во втором письме. — Фронт растянулся на две тысячи миль в ширину и примерно на тысячу в глубину. Воюют буры отлично. Они держатся небольшими группами, внезапно нападают, грабят и исчезают, в наступление же переходят только в тех случаях, когда наша пехота проявляет особую беспечность. Пленных они брать не могут: им негде их держать; своей тактикой они очень напоминают апачей. Но они не тужат: крадут и у друзей, и у врагов и пользуются всеми благами своей тучной земли. В жизни не видел ничего более смешного, чем эта война. В Кейптауне полно повстанцев, а между тем это единственный город в стране, где не действуют законы военного времени. За помощь противнику можно заработать „целых“ двенадцать месяцев тюрьмы, а если взорвать железнодорожное полотно, то дать могут до полугола. А мы еще удивляемся, что война никак не кончается. Буры не скрывают своей цели. Они хотят сбросить англичан в море и править Южной Африкой с помощью пушек, а не посредством избирательной урны. Надо быть наивными лондонцами, чтобы утверждать, будто Трансвааль сражается за свою независимость; здесь же, в Африке, обе стороны прекрасно понимают: война идет за то, какому народу владеть этой землей».