Уже потом мне объяснили, что чем-чем, а спиртным бразильцы не увлекаются, да и порядок на улицах соблюдают, мусор не разбрасывают. Как и все, кто вынужден в жаркую погоду работать по дереву, иметь дело с шерстью, тростником и ратангом, они привыкли к чистоте; борьба с лихорадкой приучила их в свое время к опрятности. Сегодня жителю города не поздоровится, если в его мусорных баках заведутся москиты — муниципальные власти заставят его платить. Вот почему дурного запаха в Рио не бывает практически нигде.
Здешние молодые писатели ориентируются на Францию и, открывая для себя свою страну, восхищаясь ею, вдохновляясь ее успехами, пишут с галльской продуманностью и точностью.
Мне довелось слушать речь в их Академии на литературном португальском, и в этой речи ощущались достоинство, гармония и ясность многовековой культуры. Так, в тональности стеклянной арфы скрывается двойная тайна — огня и воды. Спустя некоторое время я слушал популярную песенку, ее на дружеской вечеринке исполняла под аккомпанемент мандолины какая-то девушка. («Думаю, эта песенка с Севера, из Сухой земли, где по ночам принято петь быкам и коровам».) Снаружи шел теплый, пахучий дождь, и его шепот удивительно сочетался с духом старого дома, со старой мебелью, с бесценным гладким серебром и, каким-то магическим образом, — с естественностью и уравновешенностью гостей. Блики света падали на бледное лицо девушки, а три-четыре молодых человека, сидевшие у нее за спиной, бренчали на мандолинах, выбиваясь порой, как это здесь принято, из ритма. Все сидевшие в комнате знали припев; простое, рвущее сердце причитание в переводе не нуждалось. Затем молодые люди заиграли громкую, надсадную негритянскую мелодию (не имеющую, впрочем, ничего общего с «черным битом»), которая, как видно, тоже была всем известна. Мелодия эта родилась в непревзойденной Байе, где, думается, старое сердце этой земли бьется громче, чем в других местах. Мне мнилось, будто я слышу, как в такт струнам мандолины глухо стучат барабаны Западного берега, при этом сидевшие за столом отбивали ногами ритм, их лица светились от ассоциаций, навеваемых рифмованными словами. (Вероятнее всего, айи напевали им эти мелодии, когда они были детьми.) В эти минуты я почувствовал себя ближе к Бразилии, чем когда-либо раньше. Я поделился этим чувством близости со здешним приятелем и добавил:
— Но найти с вами общий язык не так-то просто.
— Не потому ли, что вы всегда воспринимаете нас испанцами? Мы не испанцы. По происхождению мы португальцы, мы пришли сюда из Португалии, которой больше нет. А была когда-то, должно быть, замечательная страна. Сейчас она мертва, но свой отпечаток на нас она наложила. <…>
За вычетом французов, я никогда не встречал народа, который бы столь же хорошо видел свои собственные недостатки и умел превращать их в достоинства…
К развлечениям, как и к жизни, бразилец относится спокойно, он торопится, когда говорит и жестикулирует, — но не когда думает. Он досконально изучил представителей всех национальностей, свивших себе гнездо под его небом за много-много лет. К английскому предпринимателю он привык, и здесь осели английские семьи, много семей, давным-давно связавших себя с национальным достоянием этой страны. Эти люди с двумя языками и двумя головами действуют в качестве добровольных переводчиков и послов при финансовых и коммерческих затруднениях. Старые опытные торговые фирмы посылают в Бразилию таких англичан, которые сумеют найти с местными жителями общий язык. Дело в том, что бразилец еще не дорос до «безличного» бизнеса. Если ты ему пришелся по душе, если он испытывает к тебе человеческую симпатию, он ради тебя в лепешку расшибется. Если же ты ему не понравился — пальцем не пошевелит. Если он плохо тебя знает, но чувствует, что за душой у тебя что-то есть, то сходиться с тобой повременит. Он будет, не считаясь со временем, выжидать и за тобой наблюдать. Времени же у бразильцев сколько угодно. <…>