— Господин Леман, — воззвал я, — если вы сию же минуту не соблаговолите…
Корча нервические гримасы, Леман наконец оторвался от пульта.
Вечная история. Он предпочел бы все делать собственноручно, а остальных не подпускать к ЭВМ и на пушечный выстрел.
Самое страшное — это когда наш фундаментальный мыслитель Харра, который, несмотря на все более сильные очки, видит все хуже, обуянный честолюбием, решает сам посидеть ночью часок-другой за пультом. Эти приступы честолюбия уже не однажды провоцировали у Лемана сердечные приступы, потому что Харра беспардонно путает кнопки, и однажды, после того как ЭВМ уже несколько часов была в работе, Харра с размахом, поистине гениальным, вместо «Возврат» нажал «Общий сброс», после чего Леман просто заклеил лейкопластырем кнопку сброса и тем самым вывел ее из строя, что придало нашему пульту эдакое очаровательное своеобразие.
В операторской, где стоит несколько письменных столов, я придвинул к себе стул, а Леман остановился передо мной в выжидательной позе. Я достал письмо из Тюрингии и спросил:
— Ты ведь знаешь доктора Папста?
Хроническое подергивание лица перешло у Лемана в широкую ухмылку, на сей раз не просто высокомерную, а вообще наглую. Он уселся на стол и, болтая ногами, сказал:
— Да кто же не знает его святейшество? Это ведь тот самый дядечка с лекарственными травками, мы еще, помнится, страсть как хотели с ним сотрудничать, да вот уже сколько лет никак не соберемся. Ты ведь про него?
И вновь я спрятал свои мысли за «лицом без выражения», чтобы Леман не догадался, как я зол. Про сотрудничество с Тюрингией у нас до сих пор и разговору не было, и Леман как никто другой знал это. Если даже отдел Кортнера время от времени брал на проверку какое-нибудь снадобье, изготовленное тюрингцами, то потому лишь, что шеф надеялся таким образом откупиться от духа времени, требовавшего сотрудничества с промышленностью. А с нашими первоначальными замыслами, на которые намекал Леман, эта проверка не имела ничего общего. Я нахмурился. Не люблю, когда мне напоминают о некоторых обстоятельствах, и уж подавно — когда напоминают таким вот образом. Хватит с меня той порции, которую выдаст мне Босков.
Сидеть на столе и болтать ногами любой сумеет. Не Леману предстоит схватка с Ланквицем. Мало ли что он ценный работник, это еще не дает ему права так наглеть.
— Во-первых, — холодно сказал я, — тебе следовало бы сосредоточить свое внимание на том, чтобы машина наконец-то начала работать в две смены. Во-вторых, я считаю твой тон неуместным даже в беседе с ангелочками у пульта, ты меня понял?
Ухмылка на лице Лемана погасла. Он нервически заморгал, потом вздохнул и сказал:
— Ну ладно, давай ее сюда. Несколько производственных расчетов для дядюшки Папста мы провернем в обеденный перерыв.
Я знал, что бедняга Леман по горло сыт производственными расчетами и платежными ведомостями, знал и считался с этим обстоятельством.
— Ну нет, — сказал я. — Возможно, на сей раз ты сломаешь зубы на этом деле. То, чего хочет от тебя Папст, твой «Роботрон» не выдаст на блюдечке, а вдобавок дело спешное. Ты — его последняя надежда.
Леман величественным жестом отклонил незаслуженные похвалы.
— Ну, что там у них? От силы системы более высокого порядка, так ведь?
Лишь тот, кто знает Лемана, его заносчивость, его исступленное честолюбие, выраженное в попытках решать на «Роботроне» все без исключения задачи, и чисто математические, и общенаучные, может понять, почему меня так и подмывало хоть раз в жизни смутить его.
— Ну знаешь, системы дифференциальных уравнений для Папста могли бы решить в любом вычислительном центре на аналоговой машине, и вдобавок поскорей, чем сможешь ты, — сказал я. — Что я получу, если на этот раз тебе придется стать на цыпочки?
Леман замотал головой, так что буйная соломенная грива закрыла все его лицо. Леман вовсе не следовал моде на длинные волосы, просто у него не было времени сходить к парикмахеру. Как и не нашлось до сих пор времени защититься. Я посмотрел на него и подумал: а что, если наш друг Леман просто не желает вводить вторую смену, чтобы по ночам быть полновластным хозяином машины и за компанию с Харрой развлекаться «игрой против законов природы», решая на ЭВМ сугубо абстрактные задачи? Пожалуй, надо бы намекнуть Вильде, ибо Вильде, как собака-ищейка, вынюхивает и преследует все, что хотя бы отдаленно смахивает на любительские изыскания.
Но при этом Вильде должен бы рано или поздно унюхать и то, что происходит в старом здании. Удалось ли ему проникнуть за кулисы? Не отсюда ли его привычка испытующе заглядывать мне в лицо?