Окончательно выдохшись, Иван Петрович остановился в центре непонятно чего, ведь от этих дрыганний, его остров смыло, точнее, исчез и сам Океан, оставив за собой лишь горы. Иван Петровичу нравились горы, он ощутил себя возвышенным, плывущим высоко в небесах.
Правда, теперь, ему приходилось передвигаться из комнаты в комнату, как муравью, огибая высокие препятствия.
11.
Все эти хождения среди огромных и небрежно разбросанных книжных гор, напомнило Иван Петровичу один рассказ. Он вспомнил рассказ Саши Чёрного, про одну собаку-писателя, которая вела свой дневник, писала стихи, наблюдала за жизнью хозяев и совсем не была грустной, даже когда её забыли на даче. Он почувствовал себя этой собакой, ведущей свой дневник, и каждый день прорывающейся через огромный мир больших предметов, больших желаний, и больших преград, пытающихся его остановить.
Только Иван Петрович ведёт не дневник, всё, что с ним происходит, записывается прямо на диск, находящийся в огромном процессоре, который он носит на шее. Он ведет свой фильм, записывая, и вещая его в прямом эфире. Этот фильм может посмотреть лишь он сам, уютно усевшись вечером на диване, выключив звук до предела. И нажав кнопку, находящуюся в его голове, ему снова кто-то пожелает удачного просмотра, напомнит о, установленном ограничении на возраст и покажет, лишь часть из всех записанных им кассет.
«Цензура, - скажет он, опять эта цензура, и досюда добралась».
12.
Вершины холмов переливались лучами раннего осеннего солнца, попадающих через окно. По комнате гуляла пыль и небольшая какофония, обрывисто доносящаяся с улицы. Так светло жужжали мысли, что все это походило на стихи:
Иван Петрович разместившись на полу,
Отдав на декаданс свою судьбу.
13.
Снова выйдя прогуляться, Иван Петрович шёл, не зная куда, и не зная зачем, он просто шел.
Он ощутил полное просветление внутри себя, и ему стало как-то немного грустно, точнее ему стало спокойно, стало независимо и легко. Подходя к очередному светофору, которых было пройдено множество. Он заметил, как посреди соседней улице, у перекрестка, на четвереньках стоял изогнувшийся и чего-то верно ждавший силуэт, похожий не то на кентавра, не то на мусорный бак. Подойдя поближе, Иван Петрович разглядел в нём Антропия, в руках у которого была книга. Это оказался сборник стихов Бориса Рыжего, на обложке которого виднелось название «Я скажу тебе тихо так, чтоб не услышали львы…»
- Ты чего это тут делаешь? – спросил Иван Петрович у изогнутой фигуры.
- Как чего, не видишь я собака-лев, охраняющая главный храм этого мира от злых духов. Я председатель Земного шара. Мне пала великая ноша. Я переродился из человека вот в это магическое существо.
А ты, Ванёк, чего такой вялый?
-Да, понимаешь, остался какой-то непонятный осадок от просветления, понимаешь, как будто что-то забыл там, в том небытие. Это как уйти из дома, а потом всю дорогу думать, не забыл ли я выключить чайник. Понимаешь? Я был этим чайником, и выключить-то я его не забыл, по крайней мере, я так думаю, но осадок, осадок того, что я что-то там забыл, никак не покидает меня. А что именно непонятно.
- На, вот, держи.
Антропий достал из заднего кармана, своих старых синих джинс, маленький, прозрачный пакетик, в котором лежал картонный квадратик, с изображением Алисы в Стране Чудес.
- Это что?
- Это билет Межгалактических масштабов. Приклеиваешь его к конверту, ложишься в этот самый конверт, и отправляешь себя по нужному адресу, где находятся ответы.
Иван Петрович взял непонятный ему билет, прикрепил его на конверт, положив себе в рот, как и было велено в краткой инструкции, и начал ждать. А Антроп, тем временем, остался и дальше охранять этот, видимый, лишь ему храм. Совершенно позабыв, что все злые духи в будние дни ютятся в душных помещениях, перекладывая и разгребая бумажки, а вечером идут домой, полностью вымотанные и уставшие, такие, что если бы и хотели напасть на храм, то только после двенадцати часового сна, бутылки пива и хорошего душа.
По вкусу билет отдавал лишь немного картоном и краской, ещё, периодически прожевывая его, чувствовалось, как теплая жидкость просачивалась прямо в рот. Она была совершенно безвкусной. Полностью рассосав картонку, Иван Петрович заметил, как улицу начало уносить в сторону, дома изогнулись до самого пола, а сам пол куда-то исчез. Все стало шевелиться и вливаться в огромную, нарисовавшеюся перед глазами Мандалу, а сама Мандала крутилась и переливалась красками калейдоскопа. Ноги словно перестали его держать, он начал чувствовать каждый камушек, находящийся под его ногами, каждую трещину, он даже изогнулся под наклон улицы. И вот, подняв голову вверх, он заметил, что находится в огромном лесу. Все дома, машины, люди, всё стало одним, огромным лесом. На месте, где недавно стояли фонарные столбы, вдруг вытянулись белые березы, а рядом стоящие у столбов проститутки, превратились в бабочек. Всё стало живым и чистым, запахло природой, и откуда-то издалека послышался ручей. Иван Петрович направился искать его русло. Он шёл мимо огромных елей, над ним прыгали белки и летали птицы, он даже успел заметить Додо. А не заметить его было трудно, ведь он сидел прямо на его голове.