Она вступила в лес, она шла широкой прогалиной медленно, глядя под ноги, чтобы не ошибиться и не наступить на какую-нибудь гадость, потому что ее путешествие по лесу совсем не означало примирения с ним. Это было испытание для себя — если бы вместо леса перед ней был кратер вулкана, возможно, она в таком душевном состоянии спустилась бы и в кратер.
К собственному удивлению, Клавдия с каждым шагом обнаруживала в лесу нечто — то сухой лист, то причудливо изогнутый корень, то пышное движение лишайника, — что ее привлекало своей первозданной красотой и естественностью, всплесками красок, необычностью форм… Клавдия останавливалась, разок даже нагнулась, разглядывая смешного полосатого жучка на длинных ногах.
Жучок при виде Клавдии поднялся на задние лапки и подпрыгнул, и Клавдия не испугалась — она подумала, что он похож на ластящегося щенка, который хочет лизнуть в губы.
Милый жучок промахнулся и обиженно загудел, улетая.
К счастью для Клавдии, она не знала, что яд этого полосатика хотя и не смертелен, но вызывает глубокие незаживающие язвы и, встретив его в лесу, надо бежать без оглядки. Впрочем, она была в скафандре, и ей ничего не грозило.
Улыбаясь смешному жучку, Клавдия проводила его взглядом и хотела было возвращаться, но тут увидела впереди цветы.
Цветы редки на планете — здесь царство простых растений. И чаще всего цветы — это лишь кажущиеся цветами иные существа, даже не обязательно растения.
Клавдия остановилась на небольшой поляне. Центр ее был занят кружком изумрудной травы — травинки блестели, словно намазанные жиром; ближе к деревьям, под нависающим сверху сплетением ветвей, ютились беспомощные нежные комочки — одуванчики, только куда меньше земных и нежнее.
Когда Клавдия приблизилась к одуванчикам, они заколыхались на тонких стеблях, отклоняясь от ветра. Это были одуванчики для Дюймовочки.
Клавдии страшно захотелось дунуть. Дунуть, чтобы они полетели белыми пушинками.
Этого делать было нельзя.
Клавдия даже оглянулась — не подглядывает ли кто-нибудь, не видит ли он преступления?
Лес был тих и безмятежен.
Клавдия немного, на несколько сантиметров, все еще улыбаясь, приподняла забрало шлема и дунула.
Белым облачком пушинки взвились в воздух, закрутились, кидаясь во все стороны.
Несколько невесомых пушинок коснулись ее лица, и Клавдия отмахнулась от этого холодного, щекочущего прикосновения.
И тут же закрыла забрало.
Прикосновение, хоть и было нежным и безвредным, испугало и отрезвило ее. Она быстро выпрямилась.
Зеленые стебельки, на которых только что были одуванчики, спрятались, как живые, под землю.
«Идиотка», — сказала себе Клавдия.
В носу свербило — она успела вдохнуть запах леса, гнилостный, тяжелый, чужой.
Очарование пропало.
Клавдия оглянулась. Лес стоял со всех сторон, неподвижный, настороженный, враждебный чужому.
Она не сразу сообразила, куда ей идти, — было неприятное мгновение нерешительности. Потом сквозь прогалины блеснула крыша купола — она же отошла всего на пятьдесят метров.
Она добежала до купола, сорвала скафандр, бросила его в дезинкамеру и сама тут же перешла в душ.
Горячая, пахнущая лекарственными травами вода хлестала ее. Она мыла лицо, еще и еще раз, все более проникаясь презрением к себе самой. И ей все казалось, что нежное прикосновение пушинок ничем не смыть.
Даже маленький ребенок в поселке не приблизился бы к одуванчикам и, если бы увидел их издали, сразу рассказал бы об этом старшим, потому что нет ничего хуже, чем натолкнуться в лесу на гнездо снежных блох. И взрослые сразу стали бы наблюдать за человеком, увидевшим в лесу гнездо снежных блох, — вернее всего, он заражен и обречен через полчаса или через час потерять рассудок в бешеном припадке… Почти все в поселке прошли через это несчастье, многие по нескольку раз. Из-за этого, когда в прошлом году припадок случился с Олегом, погиб Томас Хинд.
Что-то Казику в лесу не нравилось. Он был оживлен, кипел жизнью и звуками — это бывает летом, но впереди, куда лежал путь, было куда тише. Может, потому, что там станция, люди распугали зверей? Казик принял эту версию и поспешил дальше.
Пришлось пробираться сквозь завал — видно, здесь была большая буря и на возвышенности лес повалило. Нож Казик держал наготове, двигался бесшумно, стараясь быть незаметным и проскальзывать как тень. Но он задержался в этом завале, все равно здесь не побежишь, да и в трухлявых деревьях любят прятаться всякие гады.
Издали Казик заметил обтянутое паутиной жилище Чистоплюя и обежал его стороной. И тут же учуял стаю шакалов.
От них далеко пахнет в лесу — они никого не боятся и гонят добычу. Чаще они нападают в одиночку, они неутомимы и злы, но иногда собираются в стаю — такая стая напала в прошлом году на Дика с Марьяной. Вот почему в лесу так тихо.
«Ничего, — сказал себе Казик, — от вас мы убежим».
Шакалы тоже почуяли Казика. Первого шакала он углядел, когда пробирался через лощину, и пришлось идти медленнее.
Шакал показался сверху, справа, он смотрел спокойно, будто Казик его не интересовал, будто он просто из любопытства выглянул из кустов и даже удивился: кто это шумит в лощинке?
Но Казик знал, что теперь шакал не успокоится — он или погибнет, или убьет Казика.
Хорошо бы шакал был один.
…Второй шакал поджидал Казика на пути. Как только он выбежал из лощины на плоское место, шакал уже ждал там, присев на задние лапы, — белая шерсть дыбом, черная пасть нараспашку. Словно улыбается.
— С дороги! — крикнул Казик.
Он знал, что шакалов не испугаешь, но так самому было менее страшно.
Казик кинулся на шакала, преградившего ему путь, но тот не шелохнулся, равнодушно поджидая сумасшедшую добычу, которая сама несется в глотку. Ростом он был выше Казика, а когда поднимался на задние лапы, то вдвое выше.
В последний момент, перед самым носом шакала, Казик вильнул в сторону и успел проскочить в нескольких сантиметрах от рванувшейся к нему оскаленной морды.
Казик перепрыгнул через живой корень и побежал дальше. Сзади стучали когти — шакал бежал по следу, и бежал, конечно, быстрее Казика. И как назло, вокруг только сосны с мягкими прямыми стволами — не влезешь, чтобы отсидеться. Впрочем, от шакала трудно отсидеться. Он может ждать целые сутки.
Казик на бегу обернулся, и ему стало обидно от невезения: шакалов уже было трое. Он стал забирать правее, к берегу озера, — может, удастся уйти в воду. Казик не знал, умеют ли шакалы плавать, но все же надеялся: а вдруг нет? Ведь до станции бежать еще километр или два — обязательно догонят.
Впереди высился крутой холм. Казик из последних сил бросился к камням и вскарабкался наверх. Шакалы, все трое, окружили это убежище.
Казик дышал глубоко и часто — он ослаб за последние дни. Может, будь это около поселка, он смог бы убежать, но сейчас не убежишь…
Первый из шакалов начал подниматься наверх, отшвыривая когтями камни. Он поднимался медленно и спокойно. Шакалы все делают медленно и спокойно.
Когда шакалья морда была уже у ног Казика, тот ударил его ножом в горло. Горло — самое слабое место у шакала. Нож наткнулся на кость. Шакал отпрянул, будто не ожидал удара, но тут же полез вновь. Казик успел нанести еще один удар, удачный, прежде чем ему пришлось спрыгнуть с холма и бежать снова, потому что остальные шакалы тоже полезли на холм.
Теперь у Казика было только два врага. А он был цел, ни царапины.
Казик продолжал бежать вперед, и шакалы вновь настигли его у большого мягкого голубого дерева. Он прыгнул на ствол, но поскользнулся, потому что его дернула за руку жгучая хищная лиана.
И в это мгновение зубы первого шакала рванули кожу на плече. Было очень больно.
Казик обернулся и начал бить шакала ножом, прячась за ствол, который изгибался, пытаясь посторониться, и шакалу удалось еще раз укусить Казика. Казик понял, хотя от боли и отчаяния он соображал плохо, что ему не устоять, надо бежать, надо спасаться.
И он побежал, виляя между стволами…
И вдруг выбежал на поляну.
На поляне спокойно, уверенно и гордо стояли настоящие земные купола — блестящие, серебряные и непобедимые.