– Мне ли знать, – сказал Артем. – Я лишь Учитель. Один из учителей в твоей жизни. Ты отобран, выбран и ведом, так как у тебя есть высокая миссия.
– Я вас не понимаю, – сказал я. – То вы мне говорите, что весь мир мне только кажется, то уверяете меня, что есть какая-то миссия.
– Высокая миссия, – поправил меня Артем.
– Высокая, низкая, но почему я должен вам верить?!
И говоря так, я понимал, что все это не сон, просто лучше разговаривать ночью, когда я сплю, но разговор этот происходит не в Москве, а где-то далеко от нее.
…Одному из бойцов угодили мечом по плечу. Он схватился за плечо, и хлынула синяя жидкость, она била фонтаном. У них голубая кровь… Артем не смотрел на небо, а рассматривал травинку, которую только что сорвал.
Сквозь воду в речке что-то просвечивало. Я стал вглядываться, чтобы не смотреть на бой в небе – мне уже надоели бои и кровь – я насмотрелся на кровь. Коля еще лежал в больнице, и в классе говорили, что он, наверное, всю жизнь теперь будет хромать. Но я в больницу не ходил, потому что знал, что Журун этого не хочет.
Что же это было в воде? Массивное, зеленоватое…
Будто желая помочь мне, вода в реке стала понижаться, словно в ванне, из которой вытащили пробку.
Это оказался танк. «Т-34».
В башне откинулся люк, и из нее высунулся Каланча в танкистском шлеме. Он стал мне махать, и я нечаянно помахал ему в ответ.
– Ты кому машешь? – спросил Артем.
– Там Каланча. Который ваш кляссер украл.
– Значит, так и надо, – сказал Артем. – Но ты усвоил главное?
– Что же главное?
– Твоя миссия, – сказал Артем. – Тебя нашли с трудом. Сейчас, после войны, все в мире так перепуталось. И нужного человека, если на нем нет очевидной метки, найти очень трудно. Как далай-ламу.
– Кого?
– Ах, необразованный ты мой! Это верховный повелитель Тибета. Главный монах. Когда далай-лама умирает, то по всему Тибету начинают искать нового. По всем деревням ищут, по всем семьям. Наконец находят мальчика, у которого есть все приметы будущего далай-ламы. И родинка на нужном месте, и головка тыквочкой. И букву «б» не выговаривает. Его везут в монастырь и там воспитывают, пока не получится повелитель Тибета.
– Я – далай-лама? – спросил я.
– Не говори глупостей, – сказал Артем.
Воины на небосклоне один за другим падали ниц, и оставшиеся в живых безжалостно добивали их кривыми мечами. Коленки и носы погибших бойцов торчали из-за елового леса на той стороне грязной речки.
– Почему глупостей? Мне же хочется узнать, вы снитесь или что?
– Ты забыл о кляссере?
– Он делал дубликаты…
– Технология такого рода сегодня для Земли недоступна.
– Честное слово, я вас не понимаю!
– Тебе сколько лет?
– Тринадцать. Вы же знаете. Мне столько же лет, сколько Сашке Сулиме.
– Вы – дети войны и рано развились. Ребенок мирного времени отстает от вас года на два. Так что ты уже совершенно самостоятельный.
– Почему вы так говорите?
– Когда я говорю о воспитании героя, то имею в виду не кляссер для марок. Он – лишь толчок к созданию ситуации. Нам надо было увидеть, как ты будешь вести себя с Королевым. С Фимой. Ты жестоко избил его, потому что мы подтолкнули тебя к этому.
– Подтолкнули? Вы?
– А ты раньше кого-нибудь так избивал? С наслаждением, с жестокостью?
Мне пришлось задуматься.
– Нет, – сказал я.
Последний оставшийся в живых боец на небе вложил меч в ножны и побрел прочь.
Мне никогда не приходило в голову…
– А вспомни, как ты напал на Люциферчика?
– На кого?
– На баскервильскую собаку. В подвале.
– Это тоже воспитание из меня…
– Нет, все наоборот. Существо, подобное тебе, должно ставить собственную безопасность, собственное благополучие выше всего. Ты должен стать идеальным эгоистом.
– Зачем? Ведь все вы мне только кажетесь.
– Смотри, запомнил! Но не знаешь еще, что мир нельзя описать по одной примитивной схеме. Он сложнее, чем тебе кажется.
– Что я сделал неправильно?
– Ты кинулся спасать своего дружка. А это было нарушением правил игры. Ты должен был спасти себя. А не рисковать. Это твоя ошибка. К тому же мы потеряли собаку Баскервилей. Чудесное бойцовое животное.
– Тогда, значит, я вам не гожусь?
– Твоя жизнь в значительной степени предопределена. Ты будешь…
– Кем я буду?
Убитые воины на небосклоне начали подниматься. Они поднимались, как старики, с трудом, как будто с неслышными вздохами и стонами, опираясь на мечи и копья.
Артем их не видел.
Это что-то означало?
– Тебе рано об этом знать.
– Тогда чего со мной разговаривать?
– С точки зрения земного обывателя, ты должен стать чудовищем, но принести благо Земле. Тебя нельзя будет мерить простыми человеческими мерками.
– Супермен?
– Супермен.
Голос его становился все тише, словно Артем отлетал от меня, хотя он сидел рядом – мне было достаточно протянуть руку, чтобы до него дотронуться. По речке проплыла большая модель парусника, у нее были белые паруса, по палубе бегали испуганные мыши.
– Где мы? – спросил я.
– Это неважно.
– А раз я супермен, то должен знать…
– Ничего ты не должен, мальчик, – сказал Артем. – Мы продолжим этот разговор, когда подрастешь.
Мне стало обидно.
– Тогда не надо было начинать! – сказал я.
– Плечо не болит? – спросил Артем.
– Я смотрю сон, – ответил я. – А во сне боли нет.
Бойцы, что сражались на небе, уменьшившись в несколько раз, но все равно куда крупнее человека, шли берегом. Один из них поднял голову и встретился со мной взглядом.
– Это он! – воскликнул боец. – Вот он где!
Он выхватил из ножен кривую саблю и стал карабкаться на высокий берег.
– Артем!
Но Артем исчез.
Я вскочил и попытался убежать, но трава была мокрой, и ноги скользили по ней.
Боец с саблей уже настигал меня.
Он дышал прерывисто и часто.
– Артем!
И когда бежать не было сил, я проснулся.
Светало. Небо за окном было синим. Слышно было, как шаркают по тротуару подошвы ранних прохожих. Кто в школу, кто на фабрику. Фонари еще не выключили. По переулку ехал студебекер, я по звуку мотора могу различать грузовики.
Болело плечо.
Я босиком подошел к окну. Мне до сих пор было приятно глядеть на звезды и на улицу. Ведь всего несколько месяцев назад сняли затемнение. До этого каждый вечер надо было разматывать на окне рулон толстой черной бумаги, а все улицы были темными. Даже фонарики нельзя было зажигать. Одним грабителям раздолье. У мамы месяц назад вырвали в подворотне сумочку. Хорошо еще, что карточки она носила на груди, в лифчике. Но несколько рублей пропало. Немного. Рублей триста.
Я смотрел на обыкновенную улицу.
Переулок Сивцев Вражек. Напротив, в одноэтажном особняке, горел свет, за столом сидел человек и читал под лампой с зеленым стеклянным абажуром.
– Рука болит? – сонно спросила мама.
Над крышей особняка синело небо, на котором еще не погасли звезды. Чуть видными силуэтами, словно нарисованными светящимися мелками, были видны бойцы, которые сражались изогнутыми мечами.
– Выпей пирамидону, – сказала мама.
Она встала, принесла мне таблетку и стакан воды. А я даже не заметил.
– А что это на небе, мама? – спросил я.
– Звезды, – сказала мама. – Иди спать. Тебе в школу.
– Я ведь не струсил? – спросил я.
– Ты не струсил, мой мальчик, – сказала мама. – Никто так не думает.
– А что важнее – остаться живым или не струсить?
– Древний вопрос, – сказала мама. – Но смысла в нем немного. Знаешь, как говорил Базаров?
– Как? – Я сделал вид, словно знаю, кто такой Базаров.
– Он говорил, что жертва – это сапоги всмятку. Иди спать.
– Что ты понимаешь! – громко сказал я.
– Всех соседей разбудишь.
И я пошел спать.