– А зачем правительству…
Я не дал Фредерику закончить вопроса. Я его предвидел.
– Одним ударом, без всяких забот, они уничтожают основной оплот оппозиции. Все мы погибаем и лишаемся имущества. Край разорен, люди бедствуют – и сюда входят войска из Лигона.
– Какой ужас! – воскликнула мама.
Я знал, что к ленчу мама ждет жену опального губернатора и кое-кого из знатных дам Танги. Она не удержится, чтобы не поделиться с ними ужасными новостями.
В гостиную сунулся лакей в идиотской ливрее, заимствованной моей светской мамой из иллюстрированного журнала, посвященного коронации наследника престола в Иране.
– Господин князь. Вас ждут.
Меня ждал связной с юга.
ВАСУНЧОК ЛАМИ
Утром я пришла в больницу к отцу. Он был в палате один. Майор Тильви встал, поругался с врачом и ушел из больницы. Отец чувствовал себя лучше, он даже занимался своими делами. Когда я была у него, он написал письмо и передал его с полицейским, который дежурил в коридоре. Потом при мне ему принесли еще одну записку, он подчеркнул в ней какие-то строчки и переслал в комендатуру майору Тильви.
Я покормила отца, потом он спросил меня о Лигоне, как там произошел переворот, а я толком ответить не смогла, потому что в ту ночь думала только о лекарстве.
– Майор Тильви спросил меня, – сказал отец, – любишь ли ты молодого князя.
– А почему он спросил?
– Он уверен, что когда князь пришел, ты бросилась к нему на шею.
– Ты считаешь, что князь плохой человек?
– Не мне судить о нем. Мы разные люди. Моя работа – охранять закон, а он не друг закона.
– Значит, майор Тильви тоже враг закона? Он был против старого правительства.
– Пойми, – возразил отец, – смена правительства в Лигоне не освобождает меня от исполнения долга. Любое правительство будет бороться с бандитами, контрабандистами и другими преступниками. Думаю, армия сможет это сделать лучше, чем правительство Джа Ролака, в котором было много продажных людей. Я думаю, что офицеры взяли власть, потому что они хотят, чтобы стране было лучше… Так что у тебя с молодым князем?
– Отец, ты не любишь князя и его друзей.
– Мы принадлежим к разным кругам.
– Но я не могу сидеть дома и ткать юбки, как моя бабушка. Времена изменились. Не надо было отдавать меня в колледж. Я люблю играть в теннис, и княгиня была так добра, что давала мне читать книги из библиотеки.
Это был давний спор. Отец не запрещал мне делать, что хочу, но его огорчало, что я бывала в доме князей Урао. Я старалась не рассказывать об этом. Хотя он все равно знал.
– Не вскружил ли тебе голову молодой князь своими английскими костюмами и английской речью?
– Нет, отец, клянусь тебе, нет. Но он добрый человек и помогал мне, ничего не прося взамен.
– Чем помогал?
Я не ответила отцу. Я не могла сказать, что князь написал мне письмо в Лигон, в котором говорил, что скучает без меня и, если мне понадобится помощь, я могу обратиться к его другу господину Дж.Суну в гостинице «Империал». И чтобы отец не говорил больше о князе, я сказала строго:
– Ты уже старый, отец. Когда ты перестанешь бегать по горам за бандитами?
– Когда уйду в отставку, – ответил отец.
Мы оба замолчали, думая о своем. Потом отец сказал:
– У меня к тебе просьба.
– Я рада выполнить любую твою просьбу.
– Я хочу, чтобы ты уехала на время из Танги.
– Я же так спешила сюда, ты болен…
– Я не прошу тебя вернуться в Лигон. Я хочу, чтобы ты поехала к почтенному Махакассапе.
– К дедушке?
– Да. Он стал совсем старый, никто не навещает его. Я хочу, чтобы ты отвезла дар монастырю, в благодарность Будде, который не допустил моей смерти. Ты же знаешь, что, выйдя в отставку, я постригусь в монахи и поселюсь в том монастыре…
Это была любимая тема моего отца после того, как умерла мама. Князь говорил мне как-то: «У твоего отца гипертрофированное чувство долга. Он разрывается между долгом перед правительством, которое заставляет его бегать по горам, стрелять в контрабандистов, арестовывать воров, и долгом перед вечностью, который зовет его отряхнуть мирскую пыль и щадить все живое, включая комаров». Тогда мы как раз собирали ракетки, вечерело, вокруг жужжали комары, и сравнение Као было очень образным.
– В городе неспокойно, и князья, которые недовольны Лигоном, в любой момент могут поднять кровавое восстание. Правда, я надеюсь, что Урао их переубедит.
– Вот видишь, отец, – сказала я, – ты тоже думаешь…
– Урао умнее и образованней остальных князей. Князья большей частью остались где-то в шестнадцатом веке, а он – детище нашего. И потому он опаснее их всех, вместе взятых… – Отец поднял руку, останавливая мои возражения: – Конечно, мне будет спокойнее, если ты в эти дни побудешь в монастыре. К тому же мне нужно передать настоятелю письмо, которое я не могу доверить никому больше. Почтенный Махакассапа отказался от суетного мира, но суетный мир близок к стенам его монастыря.
– И долго я должна быть в монастыре?
– Думаю, что нет. Несколько дней.
– Но если князья поднимут восстание…
– Я о себе позабочусь. А теперь расскажи о русских. Зачем они приехали? Что ты о них знаешь?
ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ
Как только мы миновали окраины города, дорога пошла серпантином вниз по крутому, заросшему лесом склону плато, на котором стоит Танги. Иногда навстречу попадались старые перегруженные, размалеванные автобусы, на крышах которых громоздились корзины, ящики, тюки, и становилось страшно при мысли, насколько неустойчивы эти машины. На повороте дороги стоял рабочий слон и чего-то ждал. Иногда открывался вид на долину с громадным длинным озером. За озером поднимались лесистые отроги гор, и я вдруг с острым чувством отстранения понял, что именно там мы были вчера утром, именно там я пережил, быть может, самые напряженные секунды своей жизни. Горы были спокойны и молчаливы.
Дорога распрямилась на плоской долине. По сторонам тянулись рисовые поля. Возле дороги в канаве нежились буйволы. На их спинах дремали маленькие белые цапли.
Через полчаса мы достигли городка, от которого начинаются дороги на Лонги и к берегу озера Линили. Мы остановились на несколько минут у небольшой лавки, перед которой в тени дерева стояли простые деревянные столы. Наш сержант предложил выпить чаю, и все с радостью согласились. Хотя я предпочитаю не питаться в случайных придорожных заведениях, так как недостаточное мытье посуды может привести к амебной дизентерии, на этот раз я разделил с товарищами трапезу. Мне вдруг подумалось, что эта моя командировка принципиально отличается от предыдущих, ибо я выступаю в ней как участник большого, рискованного дела и соображения личной гигиены, не теряя своего значения, отступают на второй план.
Когда мы, расплатившись, поднимались из-за стола, по дороге проехал потрепанный «фольксваген». Я не заметил, кто в нем, но Володя вдруг поднял руку и помахал вслед машине. Мне показалось, что в ответ мелькнула в окне тонкая рука.
– Кто это? – спросил Котрикадзе.
– Это Лами, – сказал Володя. – Разве не узнали? Лами, – повторил он. Ему нравилось, как звучит это слово.
Котрикадзе попросил остановить машину на берегу речки, у нового бетонного моста. Они спустились с Володей к самой воде, а я остался в машине, открыл блокнот, чтобы описать утренние впечатления. Стало теплее, над нами в головокружительной высоте парил орел. Вернулись геологи, и Отар сказал:
– Побольше бы датчиков, мы бы ими всю долину засеяли.
Мы поехали дальше и часто останавливались. Порой я выходил из машины вместе с геологами, порой оставался, стараясь не мешать им. К полудню, когда солнце жарило вовсю, а ветерок стих, мы достигли юго-западного берега озера Линили. Теперь лишь горный хребет отделял нас от тех мест, где наш самолет обстреляли бандиты.
Дорога поднялась на вершину пологого холма, и мы вышли из машины, чтобы поглядеть на открывшийся вид.
Действительно, озеро Линили заслуживает того, чтобы его называли жемчужиной Лигонских гор. Оно занимает дно плоской котловины и тянется с севера на юг километров на двадцать, стиснутое горным хребтом, у подножия которого шла дорога, и обрывом плато, на котором лежит Танги. Его небесная голубизна, заросли тростника у плоского северного берега, где в озеро впадает река, редкие деревни по берегам, квадратные паруса рыбачьих лодок и белая пагода на островке, окруженная купами бамбука, подчеркивали первозданную красоту и покой, царящий над этим водоемом.