Я молча направился к другому столу и сказал молодому человеку с усиками:
– Привстань.
– Зачем?
– Привстань!
Тот вскочил. Я взялся за спинку стула, перенес его к столу. Одноглазый Джо ринулся было ко мне, но Порейко остановил его, подняв ладонь.
– Дмитрий Трофимович, – пожаловался усатик, – я так не успею.
– Пиши стоя, – ответил Порейко.
Смотри-ка, а он находчив и хладнокровен и, видно, привык общаться с нахалами вроде меня!
– Ты из той комнаты принеси, – подсказал Джо и широко улыбнулся. А когда парень ушел, он сказал: – Ну, ты даешь!
– Помолчи, – велел ему Порейко. – Иди погуляй, пивка выпей и Жору с собой забери.
– Будет сделано, – сказал Джо.
Мы остались одни.
– А теперь рассказывай, – ровным вялым голосом произнес Порейко, – кто и зачем тебя сюда прислал. Что тебе нужно от нас?
– Это вместо здравствуйте? – спросил я.
– Ты говори, говори...
– Слушайте, мне такой разговор не нравится, – сказал я. – Я к вам не напрашивался, вы меня позвали, а теперь все наоборот?
Я должен быть прост, но не так уж и прост.
– Город у нас небольшой, каждый человек на виду. С чего бы тебе к нам приезжать?
– Повторяю по буквам, – сказал я. – Можете проверить у Аркадия, тем более что вы с ним знакомы. Пошлите телеграмму тете Нине. Что вам еще показать?
– Паспорт, – сказал Порейко, протягивая открытую ладонь.
– Зачем я буду вам паспорт показывать?
– Покажи.
Я отрицательно покачал головой.
– Ты в самом деле собираешься в нашем городе жить? – спросил Порейко. – Так учти, что за первый же день нажил себе опасных врагов. И они тебя на улице тут же подхватят. Зачем тебе враги? Это же смертный приговор.
Я подумал – недолго, секунд пять, – достал из внутреннего кармана бумажник, из него – паспорт.
Паспорт был самый настоящий, с моей фотографией, только некоторые данные были изменены. Но умеренно. Так, чтобы при проверке не возникло подозрений. Моя мать, Зинаида, вышла замуж за одного железнодорожника, когда мне было пять лет, и уехала из нашей деревни. Так что мое рождение и родственные связи с семейством Лопухиных подтверждались.
Докопаться до правды было возможно, но этого надо было очень захотеть. Я надеялся, что такого желания не возникнет. Если я буду вести себя естественно.
Порейко перелистал паспорт.
– Прописан в Каунасе. Это еще что такое?
– Я женился там, – ответил я. Мне сделали эту женитьбу, надеясь, что проверить мое прошлое в Литве будет сложнее, чем в Калуге.
– На литовке? – Я понял, что литовцы для него хуже негров.
– На нашей, – успокоил я Порейку. – Только мы расстались.
– Ага, – сказал Порейко, – ...зарегистрирован с гражданкой Кузнецовой... И почему же расстались?
– Не сидится мне на месте, – ответил я.
– Паспорт пока побудет у меня, – сказал Порейко. Он прихлопнул его ладонью.
– Я что, к ментам попал? – спросил я.
– Ты к серьезным людям попал. Так что рассказывай дальше свою биографию.
– Не пойдет, – сказал я. – Надоело мне. Что за страшилки? Обойдусь я без вашего покровительства.
– Не обойдешься. Рассказывай дальше.
– Но хоть скажите, кто вы такой, – взмолился я.
Порейко смилостивился.
– Тайны тут нет, – сказал он. – Я председатель меховской секции «Союза ветеранов – XX век». Слышал о таком Союзе?
– Союз ветеранов Афганистана? – спросил я.
– Не совсем так. «Союз ветеранов – XX век». Мы объединяем все здоровые силы в ветеранском движении под лозунгами единства и нерушимости нашей родины. Ясно?
Текст был прочитан как с плаката, хотелось посмотреть по стенам – откуда же он прочел эти громкие слова?
– Ну что ж, – сказал я, даже без особого желания, так, к слову пришлось, – значит, мне у вас надо зарегистрироваться.
– А ты что, ветеран? – Порейко был удивлен. – Ты же сказал, что только на действительной был.
– И еще три года, – сказал я.
– И где же служил?
– Я много где служил.
– А ты говори, нам спешить некуда.
Я принялся рассказывать вымышленную боевую биографию, путь советского конкистадора конца XX века. Моя «легенда» была относительно скромной, чтобы максимально снизить риск от встречи с бывшим однополчанином. Правда, дядя Миша не успел толком проверить все личные дела меховских ветеранов, но он был почти уверен, что там не было абхазцев и никто из них не побывал в Африке. Африку придумал я сам – наемник в Сомали! Я еле спасся, когда власть переменилась. Но везде – механик-водитель, не снайпер, не террорист – избави боже, просто хотелось посмотреть мир и немного заработать. Мир кое-как посмотрел, большей частью через прорезь в БМП, заработать не удалось – плохо у меня держатся деньги.
Порейко слушал меня, почти не перебивая, делал пометки в черном блокноте. Когда я бежал из Сомали в Киншасу, скептически покачал головой и сказал: «Клуб кинопутешественников».
– Да ты, может, снаряды возил для черных! – взвился Порейко.
– А ты считал? – спросил я. – Кто эти снаряды возил и кто дачи себе строил? Там и без снарядов было что возить.
Я закончил рассказ своим появлением здесь. Захотелось осмотреться, может, осесть, хотя люблю я больше крупные города, а может, отправлюсь дальше. Как получится. Главное – я мирный человек, приехал с дружескими намерениями и встревать в войны не желаю...
– Черт тя знает, – сказал по завершении моей одиссеи Порейко. – Черт вас всех знает.
– Мне можно идти? – спросил я.
– Нет, – сказал Порейко.
Он поднялся, решительно кинул мой паспорт в ящик своего стола, вернее, ему показалось, что он кинул мой паспорт в ящик стола, – на самом деле паспорт уже был у меня в кармане. Но мало ли кому что кажется.
– Пойдем с тобой вместе, – сказал он.
Стоя, он расчесал свои кудри, распределив по лысине параллельными прядками, кликнул Одноглазого Джо и велел усатику садиться за завершение какого-то документа.
– Сейчас навестим Одуванчика, – сказал он своему адъютанту.
– Он сейчас в мастерской занят, – с почтением в голосе ответил Джо.
Порейко вылетел из комнаты подобно Петру Первому на каком-то полотне Лансере и помчался, поднимая ветер.
За ним бежал Одноглазый Джо и сзади – я.
День уже разгорелся, солнце светило жарко и влажно, под ним подушками лежали сизые тучи.
Люди оборачивались, глядя на нас, Порейку узнавали, некоторые пытались приветствовать его. Но Порейко никого не видел.
Мы промчались вдоль рядов рынка, в конце их у забора была мастерская «Металлоремонт», типичная хижина дяди Тома с окошком, как в заводской кассе.
Но мы не стали заказывать ключ, Порейко обогнул мастерскую сбоку, толкнул дверь, а мы с Джо остались снаружи, на пороге, потому что места внутри хватало лишь для длинного верстака с вальцами, половинки стола, где были сложены инструменты, и стула, на котором сидел хозяин мастерской Одуванчик.
Я сразу понял, почему его зовут Одуванчиком. Он был смуглым, загорелым или с детства смуглым, а тонкие завитые волосы вокруг лысинки-тыквы казались одуванчиковым белым пухом. А лицо у него было гладким и добрым, с большими бараньими глазами.
– Все знаю, – сказал он, не оборачиваясь и не переставая обтачивать болванку. – Все слышал. Страшно недоволен. Всех накажу. А ты, Трофимыч, своих тоже накажи.
– Я там сам был, – сказал Порейко. – Знаю, кого наказывать.
– Зачем волнуешься, гипертонию подхватишь.
– Ты предупреди, Артем Давидович, – сказал Порейко, – ты предупреди Кирилла, чтобы он глупостей не делал. А я тебе хочу представить (он так и сказал: представить) моего нового человека, прибыл к нам из самой столицы, состоит моим личным водителем. Познакомься, Юрик, и проникнись уважением к единственному в наших краях «авторитету».
– Преувеличение. – Мастер Одуванчик обернулся ко мне. Он отложил болванку и вытирал ветошью пальцы. – «Авторитетов» в Меховске нет, а вот авторитетные люди имеются в наличии.