– Долг надо получать?
– Можно сказать, и долг. Но не в прямом смысле этого слова.
– Ну, не надо, – сказал комендант, будто утешая Лидочку. – Не хочешь – не рассказывай. Меня эти ваши дела не касаются. А от станции далеко?
– Минут пятнадцать.
Комендант взял у Лидочки столовый нож. Он накладывал на раму и разравнивал им замазку.
– Я вас не задержу, – сообщил он. – Только вы меня развлекайте. В милицию ходила?
– А как вы догадались?
– А мне приходилось с этим Шустовым встречаться, – сказал комендант, – совсем по другому делу. И должен сказать, что он произвел на меня впечатление типичного карьериста. Спешит запрягать. Ну, вас-то он не стал бы мучить – вы жертва случайной бури.
– Я фотографии относила, – сказала Лидочка. – И оказалась свидетелем. Шустов сказал, что допускает, что и в меня стреляли не случайно.
– Я согласен, – ответил комендант. – Вы же стояли в освещенном окне – типичная цель. Вот вас и пугнули, чтобы не заглядывались.
– Вы правы, – сказала Лидочка. – Оказывается, Лариса даже не заметила, какая у них была машина.
– У бандитов? – спросил комендант.
– У тех, кто стрелял.
– Я могу найти оправдание ее поведению, – серьезно сказал комендант. Он завершил обводку стекла замазкой и теперь осторожно вел ножом вокруг него, чтобы замазка легла гладко и красиво. – Кромешная тьма, вспышки выстрелов, крики, кровь… удивительно еще, что она не уползла. Я помню, как в первый раз под обстрел попал, на Западном фронте. Это же ужас. А вы меня спрашиваете, какого цвета был немецкий танк. А я вам отвечу: серо-буро-малиновый. Честно отвечу. Потом-то уж, конечно, научился различать. Но большинство в первые дни погибало.
– Я сначала не подумала, что в меня стреляли, – сказала Лидочка.
– Это вы только подумали, что не стреляли.
– Уже рассвело, а фонари еще горели – все было как на сцене. Я даже теперь могу закрыть глаза и все вижу. Эта вишневая «Нива» и их лица, конечно, невнятно – они в машине сидели, – но тот, справа, был усатый.
– Со страху чего только не привидится, – усомнился комендант. – Где вишневый – там и малиновый, где усы, там и борода.
– Вы мне не верите? – В Лидочке взыграла спесь. – У меня хорошая зрительная память. Я даже номер этой «Нивы» запомнила.
– Номер? В такой темноте и на таком расстоянии?
– Машина остановилась как раз вполоборота ко мне, под фонарем, – ну почему мне со второго этажа не увидеть номера?
– И какой же номер? – спросил комендант. Нет, он ей не верит!
– Я боюсь ошибиться… Кажется, первая буква «ю», потом «24–22» и «МО».
– Московский номер, – сказал комендант, словно его успокоила эта информация. – В милиции сказать надо. Хотя наверняка машина ворованная.
– Я скажу, – пообещала Лидочка.
– А может, промолчать? – задумался вслух комендант. – Если они найдут, то без тебя, а если не найдут, то тоже без тебя. Не исключено, что бандиты и стреляли по окну, потому что им не нужны были свидетели.
Лидочка пожала плечами. Это был абстрактный разговор. Тем более что она не была до конца уверена в своей правоте. И уже сомневалась, таким ли был номер машины.
– Я пойду, – сказал комендант Каликин, – не буду вас задерживать, так как вам предстоит поездка в Переделкино. Я вас правильно подслушал?
Конечно же, он присутствовал при разговоре с Татьяной.
– Сейчас соберусь и поеду.
– Ваша знакомая в Доме творчества советских писателей проживает?
– Рядом. Там есть участок дач, которые снимает для своих активистов общество «Мемориал».
– Как же, – сообразил комендант. – Жертвы культа личности. Но учтите, что среди них скрывались порой и настоящие враги и шпионы.
– Я учту.
– Вам с Киевского вокзала ехать.
– Знаю.
Комендант натянул шинель с орденскими планками. Шинель была ему узка – видно, в боевые годы комендант был стройнее. Потом Лидочка сообразила, что ни одна шинель полвека не прослужит. Значит, как износится шинель, комендант Каликин покупает себе новую, точно такую же.
Глава 2
Преследователь
Разумеется, электричку в четырнадцать двадцать до Апрелевки со всеми остановками отменили, две следующие в Переделкине не останавливались, и наконец материализовалась электричка до Нары, отходившая в пятнадцать двадцать две, а к тому времени на перроне скопилось несколько сот человек, которые стояли плотно, как на спасательном плоту парохода «Титаник».
Когда состав подполз к перрону, Лидочка не кинулась, подобно остальным пассажирам, к вагонам, а отошла к середине платформы, соразмерила свою позицию с открывающейся дверью и рванулась к ней напрямик, тогда как основная масса конкурентов давилась, вползая в вагон вдоль его стенок.
Правда, пришлось потерпеть, но чего только не вытерпит русская женщина, если спокойна за содержимое сумки, в которой нет ни яиц, ни банок со сметаной, а лежат лишь небьющиеся и немнущиеся продукты, ибо масло, торт и котлеты под влиянием мороза приняли твердый вид – условно можно было считать, что в руке у Лидочки находилась сумка с булыжниками различных размеров и форм.
В вагон Лидочка попала далеко не первой – ее опередили более шустрые и сильные профессионалы разного возраста и пола, штурмующие эти поезда ежедневно. Но все же ей досталось сидячее место посреди вагона, и за десять минут, прошедших между ее прорывом в вагон и отходом переполненного поезда, она даже успела вписаться в своеобразный мирок, образованный двумя – друг против дружки – скамейками. Шесть мест, семь человек, считая трехлетнего малыша на коленях у мамаши. Итак, четверо взрослых, двое подростков. У девицы на плече сидела грустная белая крыса и мешала юным любовникам целоваться. Они все время шептались, он – сердито, она – лукаво. Потом девица стала гладить и целовать крысу. Лидочка понимала, что наблюдает сцену якобы социального протеста. Подростки сидели у окна, мамаша с трехлетним детенышем, который все норовил погладить крысу, рядом, а на Лидочкиной стороне уместились полная интеллигентного вида женщина лет тридцати, а дальше к окну – мужчина с книгой. Периодически он закрывал книгу и, заложив ее пальцем, начинал мечтать, а все, включая малыша, смотрели на обложку, где парочка испытывала какой-то невероятно изысканный и потому совершенно неправдоподобный способ любви. На самого же мечтательного читателя никто не смотрел.
Поезд нехотя набирал скорость, словно предпочел бы еще постоять на вокзале, перекликаясь и пересматриваясь с другими электричками. Но долг есть долг, и ему пришлось тащить эту толпу пассажиров в снежные подмосковные просторы.
Девица с крысой была желтоволосой, лохматой, хорошенькой, и в ней была некоторая первобытная привлекательность. Правда, до того момента, как она открывала рот и сообщала что-нибудь спутнику. Порой даже крыса поднимала брови и ахала. Крысы не приучены к некоторым словам и интонациям.
Юноше удалось как-то обойти крысу и чмокнуть подругу возле рта. Крыса сбежала на колени девице и строго посмотрела на Лидочку, будто та была во всем виновата. А может, это не крыса, а он – крыс? Король подземного царства, а я отношусь к нему так несерьезно?
– Девушка, прибрали бы вашу тварь, – угрожающе пропела полная Лидочкина соседка.
– А она не кусается, – ответила девица, и они с парнем принялись хохотать, потому что ответ, видно, был отрепетирован давно и казался им удивительно забавным.
Но крыса почувствовала нелюбовь к ней со стороны Лидочкиной соседки и беззвучно змейкой взлетела на плечо девице, где и замерла.
– Специальные отряды существуют, – сказала соседка Лидочке, – чтобы их уничтожать, а некоторые их разводят.
– А она умнее вас, – сообщила девица. – Она все понимает.
– Вы не представляете, как я боюсь этих тварей, – сообщила Лидочке ее соседка, краснощекая женщина с добродушным пуговичным носом и маленькими карими глазами, казавшимися еще меньше из-за выпуклых линз. – Мы их травили в институте, ни одной не вытравили, а кошка умерла.
– Ой! – Лидочке стало жалко кошку.
– Впрочем, она сама виновата, – задумчиво рассуждая вслух, произнесла соседка. – Если б она ловила крыс, не пришлось бы их морить, не погибло бы животное, вы со мной согласны?