А может она и правда там?! Умирает от жажды и холода, а он здесь теряет время!
- Будь там!
Ведь, если не там, значит в деревне. Значит… Кости. Покой…
Только будь там! Только будь живой!
Кажется, сердце перестало биться как только он увидел в темноте очертания дома.
Пан ускорил шаг, перешел на бег и тяжело дыша, ступил на порог совершенно темного дома.
- Білявко! – звал он, вбегая в каждую комнату холодного пустого дома.
В последней комнате Пан вынужден был распрощаться со своей неожиданной надеждой. Прикрыв глаза, он оперся спиной о ледяную стену. Усталость, боль навалились на него разом. Его била дрожь и мучала жажда, в глазах стоял туман.
Нужно согреться и выпить воды. Завтра я должен найти и… Я должен…
Вздохнув, Пан с трудом отлип от стены, поднял потухший факел и вместе с ним вышел из дома. На сколько он помнил, за домом был сарай с дровами и колодец. Все, что ему сейчас нужно… Нет! Не все! Ему нужна его Білявка! Всегда нужна была. А он…
Пан открыл дверь сарая и уставился в черный провал, пахнущий сыростью.
- Подвал, - тупо подумал он и глянул на потухший факел в своей руке. – Без огня я сверну себе шею… Было бы неплохо, но… Я должен! Покой, а потом шея. Да.
Преисполнившись таким образом решительности и обретя некое подобие покоя, Пан зажег факел и начал аккуратно спускаться в подвал.
А отшельник был запасливый! Думал Пан, осматривая гроздья сушенных грибов, ягод и трав. На полу также стояли довольно большие бочки. Вино или рассол? Хотя какая разница?! Да где же тут… Пан замер увидев в конце подвала непонятную кучу тряпья. Видимо старик под конец жизни совсем с ума сошел. Так, дров здесь явно нет, значит нужно возвращаться. В конце концов, в лесу полно всякого хвороста.
Пан уже сделал шаг обратно, но вот та куча все не отпускала его. Ругнувшись, Пан все же подошел ближе и склонился над тряпками.
Зачадивший факел вдруг вырвал из темноты лысую голову. Пан опустился на колени и поднес к ней факел. Засохшая кровь уродовала все черты, но вот эта родинка в основании шеи развеяла все сомнения. Пан от страха и ужаса выронил факел, который тут же погас
- Біло… - выдохнул он и начал пытаться нащупать пульс, но его руки так дрожали, что он ничего не почувствовал кроме холода.
Пан нервно снял свой плащ, укутал в него Билу с теми тряпками, в которых она лежала и вместе с ней встал на ноги.
- Дівчинко моя, тільки живи, тільки живи, - шептал он, вынося ее из подвала. Пан прижимал ее к себе, боясь выронить, стараясь согреть, уберечь, спасти. Он вышел из подвала и замер. Вокруг была непроглядная ночь, в лунном свете еле виднелись очертания темного дома. На миг его окутало отчаяние, но потом он решительно зашагал в сторону дома.
Еще когда он исследовал комнаты, то заметил громадную бочку, видимо использовавшуюся в качестве ванны, а еще там была печь, с разжигания которой Пан и начал.
Ему безумно не хотелось отпускать Билу. Одной рукой, он кое-как настелил на печь найденные в доме одеяла и положил на них кокон с телом Билы. Он не знал жива ли она и даже боялся об этом думать. Он думал только о том, чтобы согреть ее и смыть кровь. Поэтому, как только печь разгорелась, он выбежал во двор и разжег костер, над которым установил самый большой казан с водой из колодца.
Вода грелась ужасно долго и Пан, чтобы не сойти с ума от ожидания, зажег камин в комнате с самой целой мебелью – креслом-качалкой, сбегал в подвал и, набрав там ягод и трав, кинул их в еще один казан вариться над этим самым камином.
Наконец, вода нагрелась и Пан смог смыть кровь с Билы. Он сел около камина в единственное кресло-качалку, с закутанной в одеяла Билой на руках.
- Біло, люба, серденько, сонечко моє, я знаю, що ти жива. Будь ласка, покажи мені це, благаю, - целуя ее в висок, шептал он. – Будь ласка…
Пан уткнулся ей в шею и, учуяв такой любимый запах меда, запах ее тела, впервые в жизни заплакал. Он не проронил ни слезинки на том корабле, острове, но он плакал сейчас.
- Вибач, вибач мене за те, що покинув, за те, що не врятував. Вибач, - отстранившись, шептал он и гладил ее лысую голову. – Я так и не попросил у тебя прощения, - проговорил он, - Я так і не сказав тобі, що кохаю. Вибач, сонечко, вибач… - приговаривал он, целуя ее лоб, впавшие щеки, нос, губы и вдруг он уловил легкий вздох на своих губах.- Била? Била?! – он боялся в это верить! А вдруг от горя ему показалось? Или же это был последний полет души?