Эти эламиты скорее походили на хранителей закона, чем на вождей. Неожиданно Губару спросил, не хотел ли бы Кир доставить ему удовольствие и присылать ежегодно табун великолепных нисайских лошадей. Кир объяснил, что закон персов не позволяет отдавать коней этой породы в другие страны. Услышав эти слова, Губару улыбнулся в бороду:
– Однако каждую весну Камбис сам отводит племенных кобыл и жеребцов ко двору царя Мидии. Вот это дань.
– Мой царственный отец правит Аншаном в своем праве, – резко возразил Кир. – Он дарит белых лошадей просто в знак дружбы с Астиагом Копьеметателем.
Он понял слова Губару как намек, что Элам должен платить дань не персам, а правителю Мидии.
– И мы предложим знаки нашего дружеского расположения к благородным и победоносным Ахеменидам, – отозвался Губару. Из своего поясного кармана он достал небольшой черный камень и стал водить пальцам по клинописи на нем. – «Я, Навуходоносор, халдей, – читал он. – Мое правосудие простирается так далеко, как и солнечный свет; пусть все, кто слаб и угнетен, прибегнут к моему правосудию, говорю я». – И он мягко объяснил, что его воскресающее эламитское государство находится под покровительством могучей Вавилонии.
После этого Кир пришел к заключению, что других доводов у него нет. Конечно, на следующий день он мог направить асваранцев, чтобы разграбили дома Шушана. Однако он помнил умоляющий шепот девушки и решил быть милосердным. Внезапно он рассмеялся, почувствовав духовный подъем:
– Хорошо, будем друзьями, правитель Губару! Только подари мне на память один из твоих новых сеющих плугов.
Впервые проницательный Губару удивился:
– Клянусь солнцем Иншушинака! Слово Ахеменида прочнее закона, высеченного в камне. Кир, я услышал твой обет дружбы.
На рассвете, когда персидские всадники собирали свой обоз, Губару уже приготовил для Кира плуг, а также несколько мешков восхитительного риса и специй. Как подарок Камбису, объяснил он. Затем он отвел Кира от его людей на мост, где шум стремительной реки приглушал слова. В этот момент владетель Шушана словно общался с бегущей водой, и черты его напряженного лица смягчились.
– Пастух, – сказал он так тихо, что Киру пришлось напрячь слух, – я не пророк из Иудеи, не халдей, читающий судьбу по звездам. Моей душой владеет Элам. Я верно служил могущественному строителю и архитектору Навуходоносору, – пусть даруют ему боги долгие годы жизни! Однако семь демонов болезней мучают его. Когда услышишь, что Навуходоносор умер, – его голос понизился до шепота, – седлай быстрого коня, приезжай ко мне, и мы поговорим о великих вещах. – Он улыбнулся воде. – Можешь не бояться приезжать один.
Так эламит Губару связал себя с Ахеменидами узами понимания.
Персидские всадники рады были покинуть жару и пыль Шушана; они устали хлопать мух и чесаться от муравьиных укусов. Вернувшись в Парсагарды, Кир рассказал все, что произошло в этом городе, воскресающем от смертных мук, опустив лишь последние конфиденциальные слова Губару. После чего Кассандана стала лить слезы и кричать, что эламиты пустили пыль ему в глаза. Он не добился от них дани. Камбиса восхитил новый плуг, хотя он сказал, что будет трудно научить одного каспия делать ту работу, которую всегда делали двое.
Поразмышляв о своей поездке, Кир решил, как только снова прорастет трава, отправиться с отцом к правящему мидийскому двору. Он испытывал потребность понять, что это значит – быть данником мидян. Но не озаботится тем, чтобы составить в уме ясный план. Если бы он подумал об этом хорошенько, мог бы избежать опасности.
ПЕСНЬ О РАЗГРАБЛЕНИИ НИНЕВИИ
Экбатана, город царя, властвовавшего над многими другими царями, лежал далеко в сторону холодного севера. Его бастионы из нового серого камня возвышались над темными соснами у подножия одинокого заснеженного пика. Это название означало «место сбора», поскольку мидяне говорили, что их первый знаменитый предок впервые собрал вместе все племена кочевников-мидян в этом месте, под священной горой Эльвенд. По иному мнению, Экбатана (Хамадан) просто находилась в месте пересечения великих караванных путей с востока на запад от Гирканского моря к «воротам», ведущим вниз, на равнину, к Ниневии.
Сами мидяне были иранцами и по крови родней {геном, говорили они) персам, все еще разделенным на племена. Мидяне и персы пользовались одним языком, но смотрели на мир по-разному, поскольку Мидийское царство уже три поколения завоевывало новые земли, в то время как персидские конные лучники не смогли добыть себе ничего, даже полуразрушенный Шушан. Таким образом, Мидия одерживала победы со времен Киаксара Увакшатры – воина, создавшего по ассирийской модели первую регулярную армию, примечательной особенностью которой было использование персидской кавалерии. Соответственно, мидяне называли Киаксара основателем их империи, хотя у них еще не было ясного понимания, что же такое империя. Гораздо легче было победить ассирийскую армию, чем скопировать устройство Ассирии.