И вновь — ни скрытой угрозы, ни какого-либо недоверия. Только испытание чужой души — вот чего, как ни удивительно, желал Кир, варварский царь в своих далеких варварских горах.
— Обещаю тебе, царь, что не стану удаляться от Азала дальше чем на двадцать шагов.
— И ближе не подходи. Скифы любят простор и волю. Они пугливы. Только в случае грозящей опасности ты можешь спасать его любым удобным способом. Запомни мои слова.
Так соблазнила меня новая загадка Кира.
Искренне признаюсь, что у меня не возникло ни малейшего стремления к побегу. Почему? Ответов несколько. Скамандр, верно, уже считал меня «почетным гражданином», и разубеждать его в этом представлялось опасным. Первый раз в жизни, а вернее как бы родившись заново, я давал настоящему царю по крови, хоть варварскому, но все же царю, такие обещания, которые возвышали меня в собственных глазах. Да и вправду моя судьба уже принадлежала ему, как честно проигранная в кости. Наконец, всякий Болотный Кот очень любопытен по натуре, а здесь, в горах, судьбу одного слегка заплутавшего Кота решали столько загадок, что не разгадать хоть одну из них означало признать себя уже ни на что не годным, глупым и потерявшим всякое чутье Котом.
Подозревал ли Кир, что я могу сбежать, не знаю. Но повторяю: он, как мне представляется, всегда испытывал этот мир, старался познать его и, значит, покорить своим способом — не прибегая к пыткам, разрушению и казням! Теперь почти уверен: он желал, чтобы мир принял и признал его власть как естественную правду, такую же естественную и вечно плодоносящую, как весенний дождь, поток горной реки или обыкновенный теплый день.
Кир не нуждался в наказании наемного убийцы как способе утверждения своей власти и естественной правды. Вовсяком случае, в тот день ему гораздо важнее было понять причины странных событий, которые стали происходить вокруг него.
— Третьего я выберу сам,— сказал он,— Вам нужен помощник, способный раздвинуть горы и без труда перенести вас вместе с конями через горные потоки. Иштагу!
Из строя всадников выдвинулся великан с бородой, в которой с радостью поселился бы вороний выводок. В руке он держал копье толщиной в кипарис.
Жестом Кир велел мне отойти. Иштагу же, приблизившись к своему повелителю, пригнулся, чтобы тот смог прошептать свою волю ему на ухо, не вставая на цыпочки или на камень.
Потом мне подвели моего коня, который, узнав хозяина, весело замотал головой, будто радовался, что его оставили в живых.
Спустя несколько мгновений вся царская «свита» потянулась за Киром вдоль ущелья. Замыкали «свиту» лазутчики, отправлявшиеся в стан Гарпага. Последним ехал Иштагу.
Только ли с целью испытать эллинскую Судьбу выехал Кир в это ущелье, удаленное от дворца? Я не раз размышлял об этом, всякий раз благоразумно полагая, что не стоил царских хлопот. Много лет Кир спокойно правил и охотился в своих горах, казалось бы не помышляя ни о каком мятеже. Внезапное нашествие наемных убийц, тайное послание Гарпага и наконец движение большого войска в направлении Персиды встревожили его и заставили, может быть, впервые задуматься о своем предназначении. Кто знает, не видение ли было послано ему свыше. Полагаю, у всякого великого человека в урочный час случаются чудесные видения, тайну которых он уносит в могилу. В том ущелье, как мне позже стало известно, Кир однажды чудом избежал гибели от упавшей с высоты каменной глыбы. И вот я, самонадеянный эллин, задаюсь вопросом: а не принял ли меня тогда Кир за посланца небес, которые нередко являются в образе странников или даже лазутчиков?
В устье ущелья наши пути разошлись. Кир с воинами двинулся вниз, к Пасаргадам, а мы повернули на довольно узкую тропу, что вела наверх, в горы.
Да, то был третий важный поворот в моей жизни, и мне казалось, что тропа моей Судьбы тоже становится извилистей и круче.
Иштагу вел нас, а вернее подталкивал сзади, ибо предпочел остаться арьергардом. Он устанавливал быстроту нашего передвижения и направление пути, молча производя указания своим громадным копьем. Я продвигался первым, и, когда полагалось свернуть или остановиться, позади раздавалось его глухое рычание. Тогда мы вместе с Азалом оборачивались. Это означало, что я видел лицо Азала только на привалах.
Иштагу избрал, вероятно, самый короткий путь, удаленный от всех удобных горных дорог и от селений. Первые два дня мы только и делали, что взбирались на кручи, все дальше вступая в область нерастаявших снегов. Порой приходилось надевать на копыта наших коней мешочки с сухой травой, иначе кони проваливались бы в снег по самое брюхо.